Дирижер Вячеслав Бортновский: оркестр — живой организм, в котором много личностей
- Подписаться на
В 1980-х дирижер Вячеслав Бортновский организовал свой оркестр «Коллегиум музикум», с которым успешно гастролировал по миру. Корреспондент агентства «Минск-Новости» расспросила у маэстро о развитии дирижерской школы в Беларуси, возрождении музыкально-художественных вечеров и любимых композиторах.
— О вас немного информации можно найти в интернете. Что для вас значит быть дирижером?
— Эта профессия вызывает интерес у многих музыкантов. Она дает возможность реализовать себя, но при этом не у каждого это получается. Нужно пройти долгий и кропотливый путь, чтобы состояться в профессии. Многое зависит от того, с какими коллективами и солистами работаешь.
В моей биографии один из ключевых моментов — знакомство в середине 1980-х с выдающейся польской пианисткой Галиной Черны-Стефаньской. Мне тогда было 30 лет — я только начинал карьеру. В Польше мы давали концерт Моцарта для фортепиано с оркестром № 23, и она — одна из лучших пианисток своего поколения — солировала. Встреча с Галиной Черны-Стефаньской произвела на меня огромное впечатление! Тогда я понял, что значит работать с профессионалом.
Поделюсь воспоминанием. В Ленинградской консерватории (сейчас — Санкт-Петербургская государственная консерватория имени Н. А. Римского-Корсакова. — Прим. авт.) репетирует студенческий оркестр. И вдруг в зал входит дирижер Юрий Темирканов. Он прошелся, послушал и говорит: «А что это у вас концертмейстер оркестра сидит за последним пультом первых скрипок?» А там был студент-первокурсник. И Юрий оказался прав. Через несколько лет этот парень сидел уже в первых скрипках!
Оркестр — живой организм, в котором много личностей. И дирижеру нужно уметь общаться с музыкантами, найти подход к каждому из них. Однако задача вдвойне усложняется, если появляется яркий солист со своим представлением, трактовкой произведения. Дирижер — это еще и педагог, и психолог. Его задача — вдохновить оркестрантов, объединить их, поставить цель и достичь ее.
— А вы легко сходитесь с людьми? Как определяете в человеке лидерские качества?
— Думаю, да. Если, конечно, нет прямого антагонизма. В каждом случае приходится искать компромиссный вариант.
Во время одного из концертов ведущая объявляет мое имя и имя солиста. Тем временем вижу, как тот бледнеет от волнения, ему не по себе. Он уже проиграл! Сдался до выхода на сцену! Поэтому я всегда говорю: «Вон сцена. Иди и там доказывай, что ты делаешь лучше».
Был в истории яркий пример, когда величайшие музыканты Святослав Рихтер, Мстислав Ростропович и Давид Ойстрах исполнили концерт Бетховена. Между ними во время исполнения возникло непонимание, шла борьба — каждый трактовал композиции по-своему. Гениального исполнения зрители не услышали.
— К нам обратился читатель, вспомнив интервью с вами за 2006 год в газете «Вечерний Минск». Я нашла материал в архиве. Тогда вы сказали, что белорусская дирижерская школа на стадии становления. А как считаете сейчас, спустя 17 лет?
— Можно сказать, что формирование основ дирижерского исполнительства в Беларуси связано с именем одного из виднейших представителей советской музыкальной культуры Николаем Малько. Его деятельность в Витебске (1918–1920 годы) оказала влияние на развитие музыкальной культуры нашей страны. Но самой значимой фигурой в истории формирования дирижерской школы следует считать советского дирижера и музыкального педагога Илью Мусина. Возглавив в 1937 г. государственный симфонический оркестр Республики Беларусь, он инициировал подготовку оперно-симфонических дирижеров в Белорусской государственной консерватории (сейчас — Белорусская государственная академия музыки. — Прим. авт.). Более пятнадцати лет посещал занятия в классе Мусина, но нигде не указываю, что я его ученик. Хотя многое, что повлияло на мой исполнительский почерк, — его школа.
Наша страна обладает огромным исполнительским потенциалом. Подтверждение этому — достижения музыкантов на престижных форумах. Но подготовка дирижерских кадров оперно-симфонического профиля требует больших затрат. Для примера скажу, во времена моего обучения в Ленинградской консерватории существовали два симфонических оркестра, которые давали возможность студентам получать профессиональные навыки в реальном общении с оркестром, а не только в классе под аккомпанемент рояля.
— А вы как получили практику?
— Раньше у меня не было возможности работать с оркестром филармонии. Поэтому в 1980-е я пошел по другому пути: организовал свой оркестр. Сначала камерный, а затем на его базе и симфонический.
У нас даже не было площадки! Помню, переключал телеканалы и увидел фильм-концерт «Декабрьские вечера», особенность которых — проведение музыкальных выступлений в музейных залах. Не долго думая, встретился с директором Национального художественного музея Юрием Карачуном и предложил в музее устраивать концерты. Он, конечно, воспринял меня как взбалмошного молодого человека, но в итоге согласился. И мы начали организовывать музыкально-художественные вечера один раз в месяц: я с оркестром готовил музыкальную программу, а сотрудники музея подбирали экспозицию. Проект «Музыкальные ассамблеи в экспозициях Национального художественного музея» просуществовал до начала 2000-х.
Я приглашал студентов БГАМ, преподавателей, искусствоведов, музыковедов, которые рассказывали гостям о выставке и предстоящем концерте. Это было великолепно!
— Не планируете возродить музыкальные вечера в НХМ?
— Гораздо интереснее проводить, когда есть обратная связь от СМИ в виде профессиональной критики, музыковедческого анализа. Сейчас что? В лучшем случае — новость. Мне важно получить оценку, анализ своей деятельности в горячем виде. Посмотрите, как спрессовалось время!
Приведу пример. Один из первых моих выездов за рубеж — гастроли в Голландию. Прошел концерт, а на следующий день принесли целую стопку газет с материалами о концерте. Уже на следующий день читаешь материалы и понимаешь, как его восприняли.
— А кто из композиторов, дирижеров ближе по духу, темпераменту?
— Наверное, музыка романтиков. Случайно или нет, но ключевые моменты в моей жизни связаны с творчеством Петра Чайковского. Нужно чувствовать произведения композиторов, проникать в их работы до глубины. В интервью у одного дирижера спросили: «А что вы исполняете?» А он: «Мы исполняем все!» Эти слова кольнули…
— Я обратила внимание, что вы очень требовательны к слову. Любите читать?
— Перечитал все, что касается моей профессии. У меня большая библиотека — 3–4 тыс. книг. И это я не считаю ноты! В стране уже как 30 лет отсутствует нотно-издательская сфера — и это проблема. Видите, в каком состоянии партитуры?
— Старенькие, но чистенькие — кое-где встречаются пометки карандашом. Я видела одну из партитур Александра Анисимова, так там все цветными маркерами расписано!
— Пометки, безусловно, есть. Где-то их больше, где-то меньше. Партитуры оркестрантов часто редактирую — это невидимый труд. Все зависит от произведения и поставленных задач.
Фото из архива филармонии
