75 лет назад в Минске был организован один из крупнейших лагерей уничтожения людей на временно оккупированной территории Советского Союза.
Гитлеровские танки достигли предместий Минска 26 июня 1941 года… Уже 19 июля появилось распоряжение немецких оккупационных властей о создании в городе особого еврейского района — гетто. За пять дней все евреи обязаны были переселиться в отведенный им район. Он строго ограничивался рекой Свислочью, 2-м Опанским переулком, улицами Заславской, Перекопской, Шорной, Немигой… В гетто вошли десятка четыре улиц и переулков. В центре — Юбилейная площадь.
О трагедии знаю из первых уст — со слов свекрови, коренной минчанки, журналиста, писателя, бывшей партизанки 12-й кавалерийской бригады Анны Краснопёрко. Она рассказала о своих полутора годах в гетто на страницах документальной повести «Письма моей памяти». Эта маленькая книжка вышла в 1984 году в издательстве «Мастацкая лiтаратура». У книги оказалась необычная судьба — она четыре раза издавалась в Германии, отрывки из нее печатались в Польше, Голландии, США. В Германии учреждена премия имени Анны Краснопёрко, которая вручается журналистам и историкам, способствующим укреплению взаимоотношений между немецким и белорусским народами. Германо-российский музей «Берлин-Карлсхорст» включил в свою экспозицию историю жизни Анны Краснопёрко в документах и фото.
Говорить о медленном и мучительном умерщвлении в Минске 100 тыс. евреев, большинство из которых были минчанами, невозможно без цитат из книги «Письма моей памяти».
В июле 1941-го Анечке было всего 15 лет. Дом, в котором жила семья (отец к тому времени был на фронте), сожгли фашисты.
«Голод заглушаем семечками. Люди нашли их на каком-то складе и кинулись туда… Ночуем в руинах. Моемся в Свислочи. От грязи и бесприютности, тоски завелись вши. Боимся их так же, как и голода…»
20 июля под страхом смерти начинается переезд минских евреев в гетто. Минчане не еврейской национальности, которые живут на улицах, прилегающих к Юбилейной площади, перебираются в другие части города. Общественный транспорт не ходит, люди тащат на себе, в колясках, на тачках нехитрый скарб, проклинают, молятся и плачут… Немига полна криков, шума, стенаний. Срок переезда продляется до 1 августа.
Мало переехать в гетто — надо найти там жилье, хотя бы пустой подвал. В комнатах сооружают нары до потолка, спят вповалку. С шести часов вечера до восьми утра не разрешается громко разговаривать. Полицаи, которые контролируют в гетто порядок, услышав малейший шум, стреляют по окнам.
«Вышел новый приказ: евреи должны носить круглые латки желтого цвета. Указывается их размер, место, где они должны быть пришиты. Одна заплата на груди, другая на спине. За неподчинение — смерть».
Район обносят двухметровыми столбами и между ними натягивают в несколько рядов колючую проволоку. Вход-выход только в двух местах — на Опанского и Островского. Но там караулят гитлеровцы с пулеметами. Резервация, лагерь, кольцо изоляции — все это нужно, чтобы держать евреев под контролем. И чтобы неевреи не видели, не знали, что творится в гетто. В двухэтажном деревянном здании у Юбилейного базара оккупационная администрация открывает юденрат — еврейский комитет, местное самоуправление, которому подчиняется еврейская служба порядка. Согласно циркулярам из Берлина сразу же начинаются денежные и вещевые поборы: евреи должны сдать золото, серебро, другие ценности.
К зиме 1941-го в гетто уже около 100 тыс. евреев. Иногда им удается обменять у крестьян вещи на продукты. Счастье — это котелок баланды, который дают члену рабочей команды, кусок хлеба, который бросает через проволоку бывший сослуживец или сосед. Голод замутняет память, подтачивает силы… Отчаянные смельчаки, в основном мальчишки, ползут под колючую проволоку и приносят в гетто хотя бы немного гнилой картошки. Гитлеровцы устраивают облавы: окружают улицу или район и загоняют людей в грузовики, куда-то увозят. Легально выходить за пределы гетто можно только в рабочей команде. Колонны евреев идут расчищать от снега железную дорогу, грузят кирпич на заводе в надежде получить похлебку.
«Еще одно немецкое слово у всех на устах: «фахарбайтер». Квалифицированный рабочий. К ним относятся портные, сапожники, каменщики, плотники… Пошли слухи, что их не будут расстреливать. Люди интеллигентных профессий начали думать. Вспоминать, что они умеют делать, чтобы выдать себя за фахарбайтеров».
7 ноября 1941 года — первый погром. На Немиге, Хлебной, Республиканской, Островского хватают всех без разбора, гонят из домов, отвозят к подготовленным ямам, бросают живьем, обливают горючим, поджигают, расстреливают…
«Колонна двинулась вверх по Островского, к хлебозаводу. Вдруг к Симкину, который идет с краю, подбегает полицейский. Он сует ему сверток… «Сегодня же праздник! — кричит полицай. — Так празднуйте». Симкин разворачивает сверток. Это красный флаг. От неожиданности он роняет его. Зяма подхватывает флаг и высоко подымает над колонной. Несколько отчаянных шагов вперед… Зяма падает на мостовую, прошитый пулями… Немцы и полицаи гонят колонну дальше, на смерть».
Еще один погром — 20 ноября. В 1942 году погромы продолжаются: 2 и 31 марта. Самый страшный, длившийся четыре дня, «пуримский» погром — с 28 по 31 июля.
Начинается эпидемия сыпного тифа. Ее скрывают от немцев: если те узнают о сыпняке, этот клочок земли будет выжжен дотла.
Яма — так еще до войны называли крутой спуск, идущий от Юбилейного базара вниз по Ратомской (ныне улица Мельникайте). Дети зимой лихо спускались на лыжах, катались на санках. Яма образовалась оттого, что из этого места добывали песок для строек. Никто не думал, что туда 2 марта 1942 года будут бросать мертвых и еще живых малышей из еврейского детдома, засыпать песком. Присутствовал лично генеральный комиссар Беларуси гауляйтер Вильгельм фон Кубе. Рядом стоял приехавший из Берлина начальник «еврейского отдела» гестапо Адольф Эйхман. Он грубо выругался, когда на его кожаное пальто брызнула чья-то кровь.
«Беги, молодежь хватают! — кричит мама и толкает меня… Слева дворы и дома Обувного переулка. Справа колючая проволока зондергетто. Девочка делает для меня в ограждении проход… Я спасена».
Зондергетто — гетто внутри гетто. В нем находятся вывезенные из Германии немецкие евреи, к которым Кубе относится чуть лучше, чем к местным. Почти два года в Минск свозят евреев из Германии, Австрии, Польши… Точное их число до сих пор не установлено — десятки тысяч человек. Погромы пока обходят зондергетто стороной. Пока…
28 июля 1942 года немецких евреев сажают в «душегубки». Эти грузовики напоминают автобусы. В пути внутрь машины пускают газ. В Малый Тростенец, ко рвам, привозят трупы… Летом 1943 года начинается «окончательное решение» еврейской проблемы в Минске: тех, кто уцелел от погромов, расстрелов и «душегубок», кого не скосили голод, холод и болезни, убивают на месте либо вывозят в Тростенец.
Трагическая хроника Минского гетто продлилась 2 года и 4 месяца. Только нескольким человекам, укрывшимся в самодельных схронах, удалось дождаться освобождения Минска в 1944-м.
Есть в этой страшной истории и особая страница, имя которой — сопротивление.
«Уже решено: мы покидаем гетто. Мы идем искать партизан. Мы идем к своим».
Так закончила книгу своих воспоминаний Анна Краснопёрко. Благодаря провидению и силе своего духа, благодаря помощи, оказанной минским антифашистским подпольем, частью которого была и подпольная организация Минского гетто, мужественные узники — Аня, ее сестра и их мама — остались в войну живы. Умерла Анна Краснопёрко только 16 лет назад.
В эти дни мы вновь достали с книжной полки ее небольшую книжицу, которую, повторю, уже четырежды издали в Германии в переводе на немецкий язык. По большому счету, это книга о том, что война выявляет и худшее, и лучшее, что есть в человеке, дает примеры высочайшего проявления духа всех людей, без деления на национальности, — русских, немцев, евреев, белорусов… Это — книга о Минске, каким он был 75 лет назад…