Писательница Раиса Боровикова – о мистике, творчестве и малой родине

Писательница Раиса Боровикова рассказала корреспонденту агентства «Минск-Новости» о вещих снах, мистике в ее творчестве и малой родине.

В рождественские дни, когда все мы ждем (и верим!), что в нашей жизни непременно произойдет что-то чудесное, когда, по народным поверьям, господствуют две силы — добра и зла, с Раисой Боровиковой мы говорим о ее новой повести. В ней тоже много мистического и даже бесовского, как в знаменитых гоголевских повестях. Но такова быль и жизнь ее малой родины, утверждает писательница.

Подворье, клуня, счастье…

Малая родина — это не только место, где ты родился, убеждена Раиса Андреевна. Это особый удивительный мир. Студентка элитарного советского вуза, каким слыл тогда Московский литературный институт, она могла запросто остаться жить и работать в Москве. Ведь ее талант высоко ценил сам Лев Озеров (известный поэт и личный друг Пастернака и Ахматовой), на курсе которого она училась. Она была вхожа в тусовку литературной богемы, дружила с Владимиром Максимовым, была знакома с Юрием Казаковым, Василием Аксеновым и другими известными литераторами-шестидесятниками. Начинающая поэтесса читала свои стихи Булату Окуджаве и заслужила лестные отзывы самого известного советского барда…

Но она вернулась в родную Беларусь. И никогда не жалела об этом. Почему?

Ей постоянно снится один и тот же сон.

— Ранняя весна. Дверь большой дедушкиной клуни широко открыта, — рассказывает Раиса Андреевна. — А клуня у полешуков — это гордость деревенского двора. Обязательно со своим особым устройством. Посередине — ток для молотьбы снопов, тут же жернов, на стенах косы висят, грабли, прочий нехитрый крестьянский инвентарь… По одну сторону — загородки для коровы, теленка, кобылки… По другую — сеновал с пьянящим ароматом сухого болотного разнотравья. Весеннее солнышко припекает, пьянит, заставляет прижмуриваться. На жердочках невысокого забора висят вывернутые кожухи — сушатся после зимы. Какой-то дядька выкидывает навоз из коровьего стойла, и от этой большой кучи идет теплый приятный запах. Я глубоко его вдыхаю, смотрю на работающего вилами дядьку, на родное подворье… И просыпаюсь. Вся радостная и счастливая.

Наполеон, да не тот

Раиса Боровикова родилась в деревне Пешки Березовского района, что на Брестчине. И хотя в Пешках прошли всего несколько первых лет ее жизни, она хорошо помнит тот самый дорогой ее сердцу край — сплошь болота и леса. А еще в память врезались множество былей и сказок, преданий и поверий, которые рассказывали бабушка и мама.

— Это была особая цивилизация, цивилизация на болоте, — говорит Раиса Андреевна и вспоминает Наполеона Орду. Благодаря его рисункам сегодня мы можем видеть, как некогда выглядели многие наши архитектурные шедевры. Художник, вернувшись в родные края из Парижа, писал своему близкому другу Игнату Домейко: «Пошел с карандашом, чтобы сделать зарисовки остатков былой нашей славы и цивилизации».

Наполеона Орду Раиса Боровикова тоже увидела во сне, причем еще в детстве, когда о художнике в ее краях никто не знал.

— Я тогда классе в шестом училась, — продолжает она. — Снится мне урок географии. Молодая учительница знакомится с учениками: «Каминская?» — «Я». «Ярович?» — «Я». «А вы кто?» — обращается она к молодому человеку, сидящему у открытого окна. Паренек совсем юный, худощавый, узколицый, чем-то похож на молодого Олега Янковского. Каштановые волосы. Одет в коричнево-бежевую жилетку поверх белой рубашки-косоворотки… Он встает и смущенно говорит: «Я — Наполеон Орда». Но тут у меня учебник падает под парту, я наклоняюсь за ним… и просыпаюсь.

— Мама, мне снился Наполеон Орда, кто это? — спросила Рая у мамы.

— Наполеон — это французский император, — отмахнулась мама.

Точно так же на ее вопрос отвечали и учителя.

И только после окончания института, когда Раиса Боровикова впервые взяла в руки альбом художника, она вспомнила свой детский сон.

— Малая родина этого художника, а еще и не менее талантливого литератора, музыканта, композитора, педагога, совсем близко от моих Пешек — в соседнем Ивановском районе, — говорит Раиса Андреевна. — Поэтому и та былая цивилизация тоже наша общая.

Договориться со смертью

Цивилизация в данном случае — это особый дух и жизненное устройство, сформированные оторванностью полешуков от остального мира. Их самобытность оказалась словно законсервирована на века. Многочисленные хутора — большие и маленькие — были как островки среди болот. У богатой шляхты — это маёнткi и фольварки с обводными каналами и диковинными садами. В XIX и начале XX века владельцы таких усадеб украшали свои парки каменными бабами — древними памятниками в виде грубых человеческих фигур, сохранившихся со времен матриархата. Поэтому слово «баба» в данном случае означало «пращур», «прародитель», а каменные статуи символизировали непобедимость и бессмертие.

У мелких шляхтичей и простых крестьян хутор был попроще, но тоже обязательно со своей сажалкой и карасями в ней, с грушей-дичкой у крыльца, со своими мостками-кладочками к соседям через болото.

В той стороне Беларуси, уверяет Раиса Андреевна, люди обладают врожденным вкусом, высокой культурой и богатейшим воображением. Полешуки считали, например, что даже со смертью они могут запросто договориться.

Ведьмак — враг и друг

Верить ли в подобные были-небылицы, каждый вправе решать сам. Но полешуки верили, а бабушка Галена — тем более, потому как и сама, и ее муж немало помучились от проделок нечистой силы, которую в здешних краях олицетворял местный ведьмак…

— Мой дед Лодымэр, то есть Владимир, встретил как-то молодую солдатку и влюбился, — рассказывает Раиса Андреевна. — Молодица жила одна и взяла парня-сироту под свою опеку. Но на ее беду дед встретил другую девушку — мою будущую бабушку Галену. В молодости она очень красивой была. Вскоре дед и вовсе переехал в бабушкин дом на большой хутор. Благо она жила лишь с мамой (отец уехал в Америку на заработки, да там и остался). Поэтому мужские руки на хуторе были очень нужны.

А что солдатка? Она пришла к ведьмаку с просьбой: мол, сделай так, чтобы разлучница Галена умерла или с ней случилось что-то страшное. Обещала заплатить.

— Но девушка ни в чем не виновата, — сказал ведьмак. — Кто к ней посватался, за того и пошла замуж.

— Тогда, дядька, сделай так, чтобы ему, Лодымэру, мои любовь и забота боком вылезли, — настаивала визитерша. — Я его год обшивала, обстирывала, кормила…

Оставила деньги, гостинцы и ушла.

Дед в тот день в поле пахал. И вдруг падает без чувств. В одно мгновение ни с того ни с сего весь бок краснеет, появляется огромный чирей со множеством стержней… Домой его привозят в горячке и почти без сознания.

— Знаешь, дочка, — говорит тогда прабабушка моей бабушке. — Слышала я, что солдатка к ведьмаку ходила. Так теперь ты иди и проси, чтобы отворожил.

Ведьмак особо не отказывался. Видно, для него это было, как сейчас говорят, просто бизнесом. Взял деньги, подарки и говорит:

— Придешь домой, а твой муж уже встанет и за столом сидеть будет.

Так и случилось. Муж за столом сидит, веселый, есть требует.

Потом уже с ней самой беда случилась. Ноги стали не слушаться. Дед волов продал и повез жену в Варшаву к самым лучшим докторам. Те всё прослушали, прощупали, анализы взяли. И ничего не нашли… Но дед-то знал, что жена не притворяется.

Позже и ведьмак это подтвердил: крепко, говорит, на твою жену солдатка наколдовала — на камне, а камень в озеро бросила. Обещал помочь: «Только имей в виду, когда заговор отходить начнет, твоя жена умирать станет. Но не бойся, все хорошо закончится». Возвращается дед с тещей домой, а возле хаты толпа собралась: «Галена ваша, похоже, померла. Так страшно кричала, а сейчас вдруг совсем тихо стало». Когда отважились войти в дом, диву дались: бабушка ходит как ни в чем не бывало. И до глубокой старости ноги ее больше не тревожили.

…Похожих историй в книге «Фальварак каменнай Бабы», которую сегодня заканчивает Раиса Боровикова, много. Повесть посвящена Наполеону Орде, но это не его биография, а рассказ о той потерянной цивилизации на болоте, которую одинаково любят и герой повести, и ее автор. В книге чудесным образом переплетаются прошлое и настоящее, быль и небыль, добро и зло. А течение времени в повествовании представлено в удивительной духовной и исторической слитности.