СЕМЬЯ С ИСТОРИЕЙ. Поговорили о художнике Михаиле Чепике с его дочерьми Светланой и Людмилой

Даже полотна, посвященные столь близкой этому замечательному живописцу-фронтовику военной тематике, скорее приподнято-романтичны, чем неукоснительно-реалистичны, и написаны яркими, праздничными красками. Подробнее о нем и его семье — в материале корреспондента агентства «Минск-Новости».

Творчество Михаила Чепика на разных этапах его становления носило черты «сурового стиля», соц-арта, авангардизма, но всегда оставалось самобытным, не вписывавшимся в устоявшиеся рамки и шаблоны. Он родился в деревеньке на Витебщине, без пафоса и самозабвенно был влюблен в белорусские краявiды, перенося их на холст мастерски и поэтично. Но поступив вскоре после войны и демобилизации из армии в Минское художественное училище и оставшись в столице навсегда, посвятил и ей десятки замечательных рисунков и картин.

Полеты заменяло вдохновение

Самое удивительное, что, изображая любимый город как бы с высоты птичьего полета, красочно и очень точно, словно на топографической карте или фотографии, мастер никогда в жизни не летал на самолете. «Михаилу Чепику довелось пройти по жизни на редкость прямой и светлой дорогой, — писала о нем старшая дочь, Валентина, тоже ставшая художницей. — С раннего детства ощутив свое призвание, он, кажется, не знал сомнений, ошибок, творческих мук. И, без малейших усилий овладев профессией, работал одинаково талантливо маслом и акварелью, карандашом и пером, простой шариковой ручкой и фломастером. Рисовал, как дышал — каждый день, естественно, легко — чистое вдохновение, чуждое каких-либо расчетов. И в его больших многофигурных пятиметровых композициях, хранящихся ныне в Национальном художественном музее Беларуси, и в самых маленьких набросках на листке блокнота так ярко, живо, непосредственно предстает то время, что чувство узнавания, радости, сопричастности возникает в сердце каждого зрителя».

Волею судьбы или провидения Михаил Филиппович после окончания Минского художественного училища в 1951 году начал работать художником-сценографом в Государственном театре оперы и балета БССР и трудился там около 35 лет, до ухода на пенсию. Этот каждодневный рутинный труд, по словам старшей дочери, казалось, совсем не тяготил и не утомлял мастера. Наоборот, работа с огромными сценическими декорациями, ярким цветом, выразительным образом придала смелости и размашистости кисти, способствовала раскрытию всех граней его таланта…

Михаил Чепик ушел из жизни в 75 лет, в ноябре 2000-го, успев написать огромное количество замечательных пейзажей, натюрмортов, портретов, фигуративных картин, рисунков и даже плакатов. Большая часть из них по сей день находится в запасниках и мастерской живописца и почти не выставлялась. Современникам, вероятно, еще предстоит в полной мере оценить масштаб дарования и личности необычайно яркого и самобытного художника. Нам же помогут в этом воспоминания его дочерей Светланы и Людмилы.

Гвардии рядовой

— В 15 лет ваш отец отправился из глухой деревеньки Залесье на Витебщине покорять Москву, собираясь поступить в художественное училище. Он уже понимал, что у него талант, который нельзя зарывать в землю?

— Среди своих более бойких сверстников Миша выглядел белой вороной: худющий, высокий, застенчивый, впечатлительный. Зато очень любил читать и ту же «Новую зямлю», например, с детства помнил наизусть. Рисовать начал рано, сначала угольками на белой стенке, потом в школе карандашами попробовал скопировать картинки из букваря, яблоню, портрет Сталина. На него обратил внимание учитель рисования, стал ему помогать советом, привез из города и подарил краски.

В общем, в деревне к мальчику относились с симпатией, как к доморощенному самородку, уважительно звали мастаком и, когда он надумал ехать в Москву, снаряжали уже всем миром. Соорудили из досок вполне приличный чемодан, сшили новые штаны из домотканой материи, председатель колхоза выделил деньги на билет, и, окрыленный надеждой, Михаил отправился в столицу нашей родины. Правда, с первого раза поступить в художественно-промышленное училище имени Калинина, как оно тогда называлось, не удалось.

— Что-то завалил?

— Опоздал на экзамен. Прожив до 13 лет в деревне, он ни разу не видел трамвая и перепутал маршрут. Когда понял, что ошибся, попытался выскочить, но упал, поранился, порвал штаны, чемодан развалился. Однако в училище все-таки побывал, увидел, как работают настоящие художники, понял, что можно не только копировать иллюстрации из книг, но и писать с натуры. И, приехав туда же вновь через год, в 1940-м, был принят в училище без сучка и задоринки. На экзаменах его хвалили.

— Но через год началась война…

— Почти все его родные оказались в оккупации, кроме сводных братьев, которые ушли на фронт и позже погибли, и сестры Марии, жившей в Архангельской области, в Котласе. К ней Михаил и отправился, жил там и даже успел поработать в местном драмтеатре. В октябре или ноябре 1942-го парня призвали в армию, а в 1943-м, в 18 лет, он уже воевал в Ворошиловградской области, на 3-м Украинском фронте.

Гвардии рядовой Чепик участвовал в освобождении Украины, Молдавии, Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии, под Будапештом был ранен, контужен, награжден и окончил войну под Веной. Но демобилизовался только два года спустя и уже осенью 1947-го, еще не сняв солдатскую шинель, поступил в только что открытое в Минске художественное училище.

Ад в Клину и встреча в ГУМе

— Папа не очень любил рассказывать о войне, — продолжают Светлана и Людмила. — Хотя какие-то яркие истории нам все-таки запали в память. Например, о безжалостном расстреле дезертира перед строем по законам военного времени. Отец вспоминал, как две недели стоял в болоте, научился спать на ходу… А еще восхищался красотой заснеженных Альп, старинными замками, которые цепкий взгляд художника не мог не оценить.

В училище его товарищами по учебе стали Леонид Щемелев, Виктор Громыко, Михаил Савицкий и другие известные впоследствии художники-фронтовики и «дети войны». Располагалось оно тогда, к слову, в здании театра оперы и балета, где отец начал подрабатывать, а потом трудоустроился художником-декоратором.

— Во время учебы он и женился?

— Да, причем это отдельная и по-своему необычная история. Мама, Станислава Болеславовна Петровская, родилась в многодетной семье, у ее родителей было восемь детей, жили они трудно. Когда в их деревню в Могилевской области после войны приехали вербовщики из России, сманивая девушек на работу на ткацкой фабрике в Клин, городок в 70 км от Москвы, они с подругой на эту приманку клюнули и подались на заработки в Подмосковье.

Однако очень скоро пожалели, поскольку попали в сущий ад. Встретили их градом камней, дескать, вы немецкие подстилки, коль скоро были под оккупантами, немцами. Отбирали еду, ткань, которую работницы-белоруски за ночь соткали, беспризорники и шпана издевались над ними как могли. В общем, девчата не выдержали и оттуда сбежали домой. А через короткое время за мамой пришли, ее арестовали и посадили, дали 7 лет.

— За что?!

— Якобы за саботаж, за то, что сбежала с работы. По счастью, как она сама рассказывала, жилось ей в Приморском крае, куда ее сослали, лучше, чем в злополучном Клину. Летом им, например, доверили выращивать помидоры и другие овощи, которые оттуда отправляли в Кремль, а зэчкам разрешали есть на месте, только не брать с собой. Когда маму через 2 года и 7 месяцев выпустили по амнистии, родная тетушка свою племянницу, выглядевшую эдакой симпатюлей-пампушечкой, не узнала: ты, говорит, наверное, в санатории отдыхала!

Вернулась в деревню, а там голодно, неуютно… И мама уехала в Минск, где ее сразу переименовали в Таисию Борисовну, и устроилась в ателье, снимала комнатку с подружкой в частном секторе на Логойском тракте. Иногда гуляла по городу, и батька, случайно увидев ее, с его слов, в ГУМе, влюбился. Правда, ей самой худой, высокий, в пиджаке с широкими по моде плечами и шароварах парень сразу не очень-то понравился. Но отец был настойчив и обходителен, начал встречать и провожать, водил на выставки и добился-таки своего.

Искуситель из Италии

В марте 1953-го они поженились и стали жить в оперном театре, где Михаил Филиппович уже работал (причем до получения диплома — маляром), в отгороженной комнатке за перегородкой на 4-м этаже. Юная супруга прямо оттуда спускалась за кулисы и смотрела спектакли. Кстати, по словам дочерей, мама всю жизнь звала мужа Чепиком, а он ее — Тасей. В 1955-м на свет появилась Валя, спустя несколько лет — Людмила, а следом — Светлана.

— Работа в театре не мешала Михаилу Филипповичу творить, самовыражаться?

— Нет. На него все-таки, думаем, оказал большое влияние главный художник ГАБТа Сергей Николаев, ученик самого Константина Коровина. Вместе они выезжали на этюды, благодаря чему отец написал очень много небольших и весьма красивых работ на картоне маслом, гуашью, акварелью.

Когда театр уезжал на гастроли, он оставался и работал. Всё лето мы проводили на даче. Отец был трудоголиком, писал очень быстро. Причем юг, Крым его абсолютно не интересовали, ему с лихвой хватало белорусских пейзажей. Выйдя на пенсию, в тот же день уволился с работы и полностью посвятил себя творчеству, семье, детям, внукам. Бывали у него, конечно, и депрессивные периоды. Вот, мол, у меня столько картин, а кому это нужно, что потом с ними будет? Мужу Светланы говорил: не пиши, Саша, больших полотен!

— Как вышло, что много работ отца ушло за границу, особенно в Италию?

— Когда развалилась огромная страна, всё обрушилось, в том числе система заказов, для художников наступили очень тяжелые времена. Тут-то и активизировались коллекционеры-иностранцы, ходившие по мастерским и по дешевке скупавшие шикарные работы, расплачиваясь «зелеными».

У отца были очень красивые картины, и этот Паоло, итальянец, три года подряд приезжал и забирал приглянувшиеся, даже большие, вынимая их из рам и сворачивая в трубку. Хорошо еще, нам удалось убедить отца оставить кое-что себе. Надеемся, не напрасно.

— Легко предположить, что каждая из вас, трех его дочерей, связала жизнь с искусством, вдохновляясь примером главы семейства?

 — Конечно, без его участия не обошлось. Отец любил дарить нам, а потом и внукам краски, кисти, этюдники, чудесные фломастеры, карандаши, поощрял наши попытки самовыразиться на бумаге и холсте, — говорит Светлана. — Но настоящей художницей стала, пожалуй, только Валя, мы с Людой по сравнению с ней скромные любители. Старшая сестра лучше всех из нас рисовала и без подготовки поступила на архитектурный факультет в политехнический институт. Всю жизнь занималась перепланировками, сотрудничала с издательствами, журналом «Вясёлка», делала замечательные детские картинки. К сожалению, ее уже нет с нами…

Искать себя

— Людмила, — продолжает собеседница, — училась в Витебском технологическом институте на модельера-художника. А сейчас вместе с мужем делает прекрасных деревянных птиц, красиво их расписывает. Он плохо слышит, но очень талантливый резчик по дереву. Одно время их изделия пользовались большим спросом на разных кiрмашах и праздниках. Сейчас, конечно, из-за коронавируса с этим сложнее.

— А вы сами, Светлана, какой путь для себя выбрали?

— Когда я решила поступать в театрально-художественный институт на отделение театральной живописи, куда набирали раз в 5 лет, отец решительно воспротивился. Его самого за долгие годы служения в оперном вся эта театральная бутафория стала немножко напрягать.

Тем не менее школу-интернат по музыке и изобразительному искусству (ныне гимназия-колледж искусств имени И. Ахремчика) и потом театрально-художественный институт (сейчас академия искусств), отделение монументальной живописи, я окончила. Занималась живописью, со временем вступила в Союз художников. По распределению попала на художественный комбинат, в монументальный цех. Очень долго работала там, но в 1990-е годы комбинат претерпевал нелегкие времена, было мало заказов. И я пошла работать в «глебовское» училище, вот уже 30 лет преподаю, последние годы — в школе искусств № 1 имени В. Цвирко.

— Ваш муж ведь тоже художник?

— Да, Александр Кошелев, несколько его картин висят на стене в мастерской. Конечно, по сравнению с нашим папой он чистый реалист и при этом тоже своеобразный художник. Родился на Полесье и очень любит белорусскую природу, вёску, у него есть прекрасные пейзажи. Но дальше нас обоих, могу предположить, пойдет наша дочка Мария Кошелева-Лихота. Вот там, например, видите, ее работа.

— Впечатляет! Ей, похоже, по душе абстракционизм?

— Типа того. Это уже представительница нового поколения, многообещающая молодая художница, как любят говорить искусствоведы. На проходившем под эгидой Белорусского союза художников выставочном проекте «Графика года» ей присудили первое место.

Она активная, как наш папа, старается всё успеть, сделать, принимает участие в выставках. Маша училась в Гданьске, а там очень хорошая школа цветной линогравюры, что само по себе является довольно сложной техникой. Но они в этом видят настоящую живопись.

— У нас цветная линогравюра не настолько популярна, как за рубежом?

— Совершенно верно. Наши студенты часто подражают своим учителям. Вот, дескать, я стану как этот мастер или тот мэтр. А там другой подход. С первого курса ты должен стремиться к самостоятельности.

Поэтому Маше и здесь постоянно какие-то места присуждают. Дочь, как приехала сюда, сразу заявила о себе как о самобытном даровании, принадлежащем к другой школе. А художник, считаю, и должен быть самостоятельным, ни на кого не похожим, искать себя. И ее там так настроили. Ей 28 лет, она замужем, много работает и, я считаю, выбрала правильный путь.

Фото из архива семьи Чепик

Еще материалы рубрики:

СЕМЬЯ С ИСТОРИЕЙ. Каким рисует наш город художник Василий Сумарев

СЕМЬЯ С ИСТОРИЕЙ. «Папа всегда в любом состоянии много работал». Рассказываем про творческую династию Ващенко

СЕМЬЯ С ИСТОРИЕЙ. Не знал нотной грамоты, стал профессором консерватории. Вспоминаем Евгения Глебова

СЕМЬЯ С ИСТОРИЕЙ. Зайцевы: от картины к кинокартине

СЕМЬЯ С ИСТОРИЕЙ. Выдающийся скульптор, поэт-монах: чем прославились Бембели