СЕМЬЯ С ИСТОРИЕЙ. Зайцевы: от картины к кинокартине

Отец учился у Шагала, Пэна и Петрова-Водкина, но стал классиком соцреализма, сын начинал как кинооператор, а сейчас режиссирует и продюсирует фильмы. Подробности о талантливой и яркой семье — в материале корреспондента агентства «Минск-Новости».

Батальные полотна Евгения Зайцева «Похороны героя», «Оборона Брестской крепости в 1941 году», многочисленные пейзажи, портреты, натюрморты давно признаны хрестоматийными, вошли в золотой фонд белорусского искусства. Как и многие фильмы, снятые его сыном. В творческом багаже заслуженного деятеля искусств Беларуси, лауреата Государственных премий СССР и БССР Дмитрия Зайцева свыше 40 лент. Он замечательный кинооператор («Иван Макарович», «Рудобельская республика», «Время-не-ждет», «Черная береза», «Люди на болоте», «Дыхание грозы» и др.), успешный режиссер («Франка — жена Хама», «Цветы провинции», «Гладиатор по найму», «Стая» и др.), сценарист и продюсер.

Отпраздновавший недавно 80-летие мэтр отечественного кинематографа и сегодня продолжает активно работать. Но разговор наш мы начали с Зайцева-старшего.

Путь Репина и Василий Иванович с рынка

Мальчика, родившегося в январе 1908-го в Невеле Витебской губернии, рисовать никто не учил, взялся он за карандаш самостоятельно. А когда началась Первая мировая война, семья переехала в Витебск. Женя начал заниматься в частной школе Юделя Пэна, а после революции в 12 лет поступил в студию Марка Шагала.

— Здесь он впервые встретился с ровесником, будущим знаменитым скульптором Заиром Азгуром, — рассказывает Дмитрий Евгеньевич, — подружился с ним. Гибель отца на фронте заставила Женю на время отказаться от учебы, но рисовал он по-прежнему много и поступил в Витебский художественный техникум. После его окончания некоторое время работал в Минске, а в 1930-м вместе с братом уехал в Ленинград и на отлично сдал экзамены в институт живописи, скульптуры и архитектуры, где учился у легендарных Александра Осмёркина и Кузьмы Петрова-Водкина.

Оба выдающихся художника оказались личностями неординарными. Петров-Водкин, например, мог войти в аудиторию, бросить на пол охапку дров и сказать одно слово: «Пишите». И они сидели, писали. Автор «Купания красного коня» был, по воспоминаниям отца, ярким, импозантным и импульсивным мужчиной. Осмеркин учил, что в портретном искусстве важнее всего постичь психологическую и пластическую глубину внутреннего мира человека, передать собственное отношение к нему.

Летом 1935-го Евгений Зайцев уехал на Волгу, чтобы повторить путь, который когда-то совершил Репин во время работы над картиной «Бурлаки на Волге», — собрать материал для будущих пейзажей. А в качестве дипломной работы взялся писать портрет Чапаева, к сожалению, сгоревший во время Великой Отечественной войны.

Причем ему невероятно повезло: имея только фотографии легендарного комбрига, он случайно на рынке на Васильевском острове встретил мужчину, похожего на Василия Ивановича. Пригласил его попозировать, тот согласился. Ездил на Урал, тщательно изучил места, где происходили всем известные события, делал этюды, эскизы с натуры. И получил за дипломную работу «отлично».

Батька Минай и балерина Николаева

— Учился отец вместе с нашей матерью Галиной, — продолжает Дмитрий Евгеньевич. — В 1932 году у них родился первенец Эмиль. Когда в декабре 1937-го папа с отличием окончил институт, ему предлагали остаться в аспирантуре. Но отца тянуло в родные места, и в 1938-м он переехал в столицу Белоруссии.

Первым его масштабным полотном здесь стало посвященное Гражданской войне «Вступление Красной армии в Минск в 1920 году». Отец приходил в мастерскую в пять-шесть утра и полностью погружался в работу. Усилия не прошли даром. На декадной выставке в Москве в 1940-м его наградили орденом «Знак Почета». В том же году, в апреле, родился я.

Когда началась Великая Отечественная война, папа ушел на фронт. А мы с бабушкой, мамой и старшим братом бежали из горящего Минска и застряли недалеко от Смоленска, где отец и нашел нас в конце 1943 года. Нося с собой планшет и краски, среди огня и дыма умудрялся делать зарисовки, которые потом очень пригодились в работе.

Вместе с другими белорусскими деятелями искусства его отозвали в Москву в Центральный штаб партизанского движения. Он иллюстрировал сатирический листок «Партизанская дубинка» и журнал «Раздавим фашистскую гадину». В это же время встретился с легендарным Батькой Минаем (Шмыревым), чей рассказ подсказал ему сюжет картины «Незабываемое». В 1943-м написал замечательный портрет балерины Александры Николаевой.

Нас отец поселил в гостинице «Москва», потом мы переехали в Дом творчества на Сходне. Там были Елена Аладова, Иван Ахремчик, другие видные художники. Я познакомился с Борисом Заборовым, живущим сейчас в Париже.

После войны выяснилось, что в партизанском отряде отец встретил другую женщину, Рему Иосифовну, на которой потом женился. К нам она замечательно относилась, даже втихомолку посылала мне во ВГИК небольшие деньги. У них с отцом было двое детей. Моя сестра Лена тоже стала художницей.

«Албанский цикл» в Москве прикрыли

— Мама преподавала в Минске в художественном училище, — рассказывает собеседник. — У нее учился Михаил Савицкий. Он был худым, ходил в обмотках, кирзовых сапогах или ботинках, снимал угол в нашем доме на Логойском тракте и показывал нам, пацанам, концлагерный номер на руке.

Мамы в 1953-м не стало, отношения с отцом у меня испортились. Но за его творчеством я пристально следил. Он был обласкан советской властью, писал крупные полотна, выполняя идеологический заказ. Делал это совершенно искренне.

А когда получал творческую свободу, проявлял себя как незаурядный художник, великолепно владевший техникой, умевший работать с цветом. Портреты балерины Александры Николаевой, скульпторов Анатолия Аникейчика и Заира Азгура, писателей Петруся Бровки, Петра Глебки, Кондрата Крапивы и другие очень высоко оценивают специалисты.

Особняком в творчестве отца стоял необычный для него «Албанский цикл». Причем это была его первая заграничная командировка, проходившая в 1958 году. Евгений Зайцев привез оттуда около 100 работ, гордился ими. За спиной у него никто не стоял, ему дали машину, и он вместе с московским художником ездил, куда хотел, и чувствовал себя счастливым… Когда вернулся, в Москве организовали выставку его картин, но быстро прикрыли по политическим соображениям — Албания в ту пору поссорилась с соцлагерем.

Впрочем, у отца разногласий с властью по этому поводу не возникало. Он был членом-корреспондентом Всесоюзной академии художеств, членом Комитета по Ленинским премиям, занимал другие высокие должности. И даже получал пожизненную стипендию от Союза художников СССР.

Поступать во ВГИК советовал Заболоцкий

— Вам не хотелось пойти по стопам отца?

— Нет. Я после школы поступил в БПИ, но даже не окончил 1-й курс. Мой приятель, впоследствии великолепный фотокорреспондент, убедил меня, что делать нам в политехническом нечего, и научил фотографировать. Когда он поставил мой снимок в газету «Звязда», с которой сотрудничал, пришлось с ним согласиться.

И завертелось-закрутилось. Мы устроились осветителями на «Беларусьфильм», потом я пошел ассистентом к бывшему военному оператору, и он меня стал приобщать к профессии. В это время на студии появились человек 10 из ВГИКа, приехавшие на практику: Анатолий Заболоцкий, Юрий Марухин, Виктор Туров, Борис Степанов… После войны «Беларусьфильму» не хватало кадров, решили весь выпуск ВГИКа послать в Минск. Я подружился с Заболоцким, он и посоветовал: езжай, поступать во ВГИК, чего тебе здесь прозябать.

Поступление — особая история, конкурс был 35 человек на место. Я готовился целый год, не снимал фотоаппарат с плеча, беспрерывно щелкал, руки стали желтыми от проявителя. Из тысяч фотографий штук 10 отобрал на предварительный конкурс, прошел его, потом сдал экзамены, выдержал собеседование. Когда увидел себя в списках поступивших на операторский факультет, залез от избытка чувств на фонарный столб.

— Вашей дипломной работой стала картина Игоря Добролюбова «Иван Макарович», получившая Гран-при на XXII Международном кинофестивале детских фильмов в Венеции и первую премию на Всесоюзном фестивале в Минске. С чего началось ваше сотрудничество?

— Игоря я знал еще по Минску. Он окончил факультет журналистики БГУ, был мастером спорта по ходьбе и работал артистом в ТЮЗе. Мой брат Эмиль ухаживал за Эммой, актрисой этого же театра. Они компанией приходили к нам в гости, Эмиль потом женился на ней.

С Игорем мы продолжали общаться во ВГИКе. Он учился на режиссера. Я успел поработать во время практики на съемках «Альпийской баллады», был вторым оператором у Степанова на «Восточном коридоре». Добролюбов практиковался у Михаила Ромма на «9 днях одного года», приехав в Минск, снял удачную первую картину. И уже тогда позвал меня на «Ивана Макаровича». Когда в Венеции фильм получил Гран-при «Серебряная Минерва», мне на «Беларусьфильме» сразу присвоили высшую операторскую категорию.

Джек Лондон помог подружиться с Будрайтисом

— О каждой вашей картине можно вспомнить немало интересного. Расскажите о съемках телефильма «Время-не-ждет».

— На берегах Индигирки мы с Николаем Калининым ранее снимали ленту «За розовой чайкой» («Идущие за горизонт»). На приглашение Виталия Четверикова вернуться на Север в качестве оператора на «Время-не-ждет» я откликнулся с большим удовольствием. Я очень хорошо знал биографию Джека Лондона, читал запоем его книги. На роль Элама Харниша режиссер утвердил Юозаса Будрайтиса.

И вот снимаем эпизод на реке Туломе в Мурманской области на Кольском полуострове.

На дворе минус 30, пробили лед около берега, герой должен был лодку туда пихнуть, лечь в нее и отплыть дальше. Работали полдня. Я в куртке-аляске, а Юозаса одели в гидрокостюм из тонкой водолазной резины, сверху — теплые вещи.

Закончили съемки, вылезаем из ледяной воды, зову Будрайтиса в наш камерваген на берегу погреться. Согрелись, и я ему говорю: «Раздевайся!» Сам снимаю аляску, а у меня под ней ничего нет, одна майка. Он тогда меня очень зауважал. Чудесный человек, красавец, умница, интеллигент. Мы до сих пор дружим. Я не раз гостил у него и в Вильнюсе, и в Москве, когда Юозас лет 15 был атташе по культуре посольства Литвы в России.

— Элам Харниш на Аляске разъезжал на собачьих упряжках. Вам тоже приходилось прибегать к этому универсальному средству передвижения?

— Конечно. Упряжку нам в Мурманск привезли с Чукотки, и мы всё время ею пользовались. Едем, к примеру, в аэропорт. Пурга, мороз 40–50 градусов, дорога вырублена в сугробе громадной толщины наподобие тоннеля. До аэропорта километров 50, нужно где-то заночевать.

Останавливаемся. Наш каюр дает команду собакам, они тут же выкапывают яму. Две или три укладываются в нее, мы втроем ложимся прямо на них, сверху еще одна лайка. Как только нас начинает заносить снегом, она носом пух-пух — и пробивает дырку.

Весной любовались красотой тундры, разукрашенной, словно разноцветный ковер. Видели, как пасутся огромные стада оленей. Самка рожает прямо на снег олененка, тот в течение нескольких часов силится встать на тонкие ножки, а над ними кружат стаи ворон. Если хищной птице удастся выклевать малышу глаза, его уже не спасти…

У Могилевской на Рублевке

— Какой своей режиссерской работой вы больше всего дорожите?

— Ко всем отношусь одинаково, в каждой снимались великолепные артисты. Например, на главную роль в «Хаме» по роману Элизы Ожешко мне посоветовали взять Ханну Дуновску из провинциального театра в польском городке Миньск-Мазовецкий. Вызываю ее на «Беларусьфильм», вижу неприметную женщину в драповом пальто, ниже меня ростом и думаю: «Ну какая же из нее красавица героиня?»

А она оказалась потрясающей актрисой. Потом стала очень востребованной, даже великим Анджеем Вайдой. А я ее увидел усталой, невыспавшейся, слегка продрогшей с дороги… Первому впечатлению не всегда стоит доверять.

— А в том же «Гладиаторе по найму» играли популярные сегодня Марина Могилевская и Сергей Газаров…

— С последним мы мало общались, пока он не рассказал мне о сыне-школьнике, мечтавшем заниматься музыкой. А я одно время играл в оркестре на саксофоне и посоветовал ему настроить парня на этот инструмент, близкий к человеческому голосу, может, что-то получится. Тот стал заниматься, увлекся, в конце концов поступил в музыкальную академию в Нью-Йорке, окончил ее и сам начал преподавать. Сергей был мне бесконечно благодарен, мы с ним подружились. Он у меня потом и в «Стае» сыграл, очень милый человек и потрясающий актер.

А у Могилевской муж — продюсер, весьма серьезный бизнесмен. Из-за откровенной сцены в «Гладиаторе» приревновал ее, потребовал бросить профессию, они, вроде, расходились, но потом снова сошлись. И как-то раз актриса пригласила нас с Газаровым в гости в свой дом на Рублевке. Приходим, усаживаемся, Марина нам предлагает выпить. Нажимает какую-то кнопку — и сверху стол с напитками спускается. Нажимает на вторую — стены разъезжаются, а там березовая роща, настоящая! Как в кино…

Фото автора и из архива Дмитрия Зайцева