Искусство возможного

Минские страницы Екатерины Пешковой — в материале корреспондента агентства «Минск-Новости».

Екатерина Павловна Пешкова — жена великого писателя Максима Горького (Алексея Максимовича Пешкова) c Минском вроде бы не связана. Хотя как посмотреть. Среди наших читателей запросто могут оказаться потомки тех, кого эта женщина когда-то выручила, а то и спасла.

Людей, разбирающихся в степенях родства, просим помочь сформулировать: кем Пешкова приходится белорусскому поэту Максиму Богдановичу? Тут так. В 1896 году Алексей Пешков, фельетонист «Самарской газеты», женился на двадцатилетней Катеньке Волжиной, корректорше в этой газете. Она стала Катей Пешковой.

У нее была младшая сестра Саша. Она через два года вышла за приятеля Горького Адама Богдановича, вдовца с детьми от предыдущего брака. Одним из детей был Максим. Вопрос: Екатерина Пешкова, таким образом, для него кто? Тетя, хоть и не по крови? Или это как-то иначе называется?

В любом случае — родня. А учитывая, что родом Максим Богданович из Минска, где сегодня музей, улица, памятник Богдановичу, и вообще это святое для Беларуси имя, то вот вам первое пересечение Екатерины Павловны с Минском.

Алексей Пешков далее стал писателем Максимом Горьким. Если «поэт в России больше чем поэт», то Горький для тогдашнего читателя уж точно был больше, чем просто литератор. Имя-знамя, имя-символ! Но и Катя оказалась личностью под стать мужу. Энергия, врожденное чувство справедливости, желание помогать людям – все это когда-то привлекло Горького в девушке. И пошло… Сначала участие во всякого рода благотворительных проектах, потом то, что сейчас называется общественной деятельностью. В частности поддержка людей, арестованных за политику: передачи в тюрьму, ходатайства…

Женой Горького она осталась и после того, как в 1904-м Алексей Максимович ушел к другой женщине — красавице актрисе и пламенной большевичке Марии Андреевой. Но брак с Пешковой не расторг, с ней остался их сын Максим. И отношения у расставшихся супругов сохранились идеальные — постоянная переписка, частые встречи. Потом в жизни Горького были другие женщины, новые повороты судьбы, но своей официальной женой он до конца дней называл только Екатерину Павловну. Одна из причин: понимал, что его громкое имя лучше всего поддержит и защитит эту женщину. Потому что занялась она делом, которое не любит никакая власть, — помощью жертвам государственного насилия. Как бы государство ни называлось – Российская империя, Советская Россия, Советский Союз.

Некоторые важнейшие эпизоды ее деятельности (чтобы было ясно, о чем дальше пойдет речь). В период Первой русской революции (1905-1907 гг.) Пешкова помогает участникам революционных событий, сама вступает в партию эсеров. 1907-1913 гг. — эмиграция и участие в Парижском комитете помощи политическим каторжанам в России. 1914-1918 гг. — возвращение в Россию и помощь детям-жертвам Первой мировой войны. В феврале 1917-го после крушения царизма становится во главе Общества помощи освобожденным политическим заключенным. В 1918-1922-м — работа в Московском Политическом Красном Кресте, занимающемся помощью жертвам красного террора (в 1922-м возглавит эту организацию). С осени 1920-го до апреля 1937-го — уполномоченная Польского Красного Креста в СССР (про это ниже. — Прим. авт.). С ноября 1922-го до июля 1938-го руководит организацией со странным названием «Е. П. Пешкова. Помощь политическим заключенным» (ПОМПОЛИТ) И везде фигурирует одно слово: помощь, помощь, помощь…

Но нам же важны минские страницы ее биографии? Тогда пара слов о личной жизни.

С Горьким расстались, но Пешкова еще молодая, привлекательная женщина. И через какое-то время рядом с ней оказывается другой мужчина – Михаил Константинович Николаев.

Они познакомились в 1905-м в революционном Севастополе, Николаев был эсером. Его иногда называют гражданским мужем Екатерины Павловны. Это не совсем так: общим домом они не жили (но всегда жили по соседству). Тут, похоже, другой вариант. У сильной самостоятельной женщины появился друг — нормальный, умный, надежный, понимающий ее мужик. При этом скромный, одеяло на себя не тянущий, Катерину искренне любящий. По профессии Николаев был агрономом, в советские годы, плюнув на политику, тихо служил в системе «Книготорга».

Но в Первую мировую он оказался в Минске. После февраля 1917-го возглавлял политотдел Западного фронта, был даже избран депутатом Учредительного собрания. И постоянно писал Пешковой о здешнем житье-бытье, о том, что происходит вокруг. Письма эти сохранились. Они не очень бодрые. Николаев рассказывал о «бандах веселых солдат», терроризирующих город, о штрафниках и уголовниках, выпущенных из тюрьмы, о том, что творят «подлецы-большевики». Переписка сохранилась, так что в Москве в архивных фондах Е. П. Пешковой сегодня хранится интереснейший пласт информации о Минске 1917 года.

Сама она в Минске очутилась в 1924-м. Это тоже особый сюжет.

Про трагедию красноармейцев, оказавшихся после советско-польской войны 1919-1920 гг. в плену противника, сегодня написано немало. Но ведь и красные тогда захватили тысячи польских военнопленных! К тому же ВЧК по всей стране арестовывало поляков-заложников. И по окончании военных действий встал вопрос об облегчении участи находящихся за колючей проволокой (с обеих сторон) и последующем обмене. Проблемы эти решались через Красный Крест, и были учреждены две должности: уполномоченный Российского Красного Креста в Польше и уполномоченный Польского Красного Креста в Советской России. Варшава потребовала, чтобы ее интересы представляла Пешкова. Кремль был против, но кандидатуру Екатерины Павловны неожиданно поддержал Дзержинский. И даже выписал ей мандат на право инспекции любых мест содержания пленных и интернированных поляков (заодно, конечно, приставил своих осведомителей, но Пешкова об этом не знала). Она тогда много где побывала, заодно и у нас (а также в Могилеве и Витебске).

Дзержинский нам тоже почти земляк (из-под Ивенца). И в городе ему тоже стоит памятник.

Так что пару слов о его странных отношениях с Пешковой сказать стоит.

Конечно, они были врагами – непосредственный руководитель красного террора и женщина, демонстративно выступающая против этого террора. Но врагами политическими. А по-человечески…

Когда-то, до революции, среди тех, кому Пешкова помогла, был и сидевший в тюрьме молодой польский революционер Феликс Дзержинский. Глава ВЧК это помнил всегда. Говорил примерно так: да, мы с Пешковой ругаемся, но если судьба переменится и я снова окажусь в тюрьме, она, знаю, опять мне передачи будет таскать. Потому запросы ее в корзину не выбрасывал, в каких-то случаях шел навстречу. А для Пешковой железный Феликс всегда оставался прежним пламенным идеалистом — просто сейчас от своего идеализма творящим страшные вещи. Но считала, что до души его достучаться можно. Права была или нет — не обсуждаем. Просто отметим, что ПОМПОЛИТ Пешковой разрешили создать еще при жизни Дзержинского и явно с его санкции.

Сегодня историки хором называют деятельность ПОМПОЛИТА какой-то причудливой извилиной советской истории. Советская власть к тем, кого считала своими врагами, всегда была беспощадна. Конечно, период 1920-х – начала 1930-х выглядит «вегетарианским» по сравнению с годами большого террора (1937-1938). Но что значит – вегетарианский? Угодить во враги мог кто угодно и за что угодно. И совсем необязательно было некогда воевать у белых или примыкать к каким-нибудь троцкистам-уклонистам. Зажиточный крестьянин, раздражающий деревенских комбедовцев, тоже враг. Или человек с дворянской фамилией. Кустарь-ремесленник, недоплативший налог. Польский ксендз, русский священник, еврейский раввин… Список долгий, а итог один — арест, ссылка, а то и лагерь.

ПОМПОЛИТ — единственная организация, взявшая тогда на себя дело защиты репрессированных. А если не получалось выручить их самих, то старались хоть что-то сделать для близких, тоже попадавших под удар.

Реально помочь ПОМПОЛИТ мало чем мог. Иногда деньгами. Иногда продуктовой посылкой. Обращениями «в инстанции», нередко остающимися без ответа. Но это была хоть попытка, возможность обратить внимание. И держалось все на Пешковой. На ее статусе жены Горького и уполномоченной Польского Красного Креста. На личных связях. На дипломатичности в одних случаях и угрозах скандала в других. Иногда удавалось провернуть хитрые комбинации, например кто-то из-за границы через Пешкову элементарно выкупал у Москвы каких-то людей. Говорят, политика — искусство возможного. Искусством возможного была правозащитная деятельность Екатерины Пешковой.

Увы, пробить стену удавалось все реже.

Есть сборник «Дорогая Екатерина Павловна…». В нем письма Пешковой жен, матерей и детей политзаключенных 1920-х — начала 1930-х годов. Читать эту книгу мучительно, она — сгусток боли. Но выберем некоторые примеры, связанные с Беларусью.

Вот крестьянка Стефания Карбанович из Самохваловичей. Арестовали мужа. За что — жене не объяснили. Но выслали ее, беременную, с четырьмя малыми детьми в Сибирь. Сейчас голодают. Стефания умоляет, чтобы ей сообщили, где муж и чтобы хотя бы младших детей приняли в детдом. ПОМПОЛИТ пришлет небольшой денежный перевод, а про Франца Карбановича позже сообщит, что в живых его уже нет.

Вот семья раскулаченных Казакевичей из-под Кричева — муж, жена, четверо детей, старуха-мать и полуслепая племянница. Сейчас все они загибаются в лагере спецпереселенцев под Северодвинском. Просят, чтобы хотя бы двух младших детей (до 10 лет) и старуху разрешили отдать родственникам. Пешкова ходатайствует. Двух детей забрать разрешат. Всех остальных оставят в лагере.

Жену священника Бразовского (Червенский район) с семью детьми после ареста мужа выгнали из дома и поселили в сарае. Голодают. Работы (Бразовская — учительница) не дают. На письме пометка Пешковой помощникам: «Сделать справку для переговоров». Пока посылают немного денег.

Катя и Вова Вощинины, 18 и 7 лет (Минск, Провиантская, 22) пишут, что их отца, бывшего юрисконсульта Минкоммунхоза, в лагере кинули на лесоповал. А он ревматик, не говоря уж о том, что образованный специалист, знает три языка. Нельзя ли определить на работу полегче? Пешкова отвечает, что будет ходатайствовать…

И таких историй — толстый том.

Ей удавалось что-то сделать при Дзержинском, меньше при Менжинском, совсем мало при Ягоде. В 1938-м Ежов закрыл ПОМПОЛИТ окончательно. К этому времени организация уже все равно была бессильна, а главного помощника Пешковой Михаила Винавера отправили в лагерь.

Ежова сменил Берия. И — вот ирония судьбы! — за его сына вышла замуж внучка Пешковой. Зловещий глава советских спецслужб и советская правозащитница № 1 породнились. Впрочем, Лаврентий Павлович Екатерине Павловне обращаться к нему с любыми просьбами сурово запретил.

Но все-таки она была женой Горького. И официально до конца дней занималась наследием мужа — архивы, музеи, выставки, консультации. Умерла в 1965-м.