Истории счастливых минчан: вышла замуж за скромнягу и не пожалела об этом ни разу за 60 лет
- Подписаться на
Корреспонденты агентства «Минск-Новости» продолжают рассказывать о людях, чьи судьбы неразрывно связаны со столицей. Сегодня герои рубрики — супруги Александр и Гертруда Кравченко.
До войны маленькая Грета жила с родителями в доме в Сторожевском тупике, рядом с трамвайным депо. Потом они с мамой перебрались к бабушке с дедушкой на Стадионный переулок, который проходил за нынешней филармонией в районе 19-й школы. И хотя дед, в прошлом владелец колбасного цеха, был из немцев, самым сильным чувством в своей жизни Гертруда Вячеславовна до сих пор считает страх перед ночными бомбежками в начале Великой Отечественной и тот ужас, который охватывал девочку, когда малыши тайком от взрослых выбегали к так называемым Комаровским вилам. Там, у института физкультуры, стояли виселицы, и каждое утро в петле оказывались новые казненные за нарушение ночного комендантского часа. Люди опознавали своих, плакали и причитали, а дети возвращались домой дрожащие, полные ужаса и боли. Здесь же, на месте нынешнего магазина «Евроопт», стояла лачуга, куда перебрались ее дедушка и бабушка со стороны отца — Артишевские. Их дом на улице Белорусской вместе с прекрасным садом, беседкой, сараями, в которых в прежние времена содержался собственный каретный выезд, сгорел в первые дни войны.
Семья Александра жила в частном доме в районе пересечения нынешних улиц Якуба Коласа и Дорошевича, напротив политехнического института, в котором отец, будучи врачом 1-й клинической больницы, по совместительству преподавал химию. Мама работала в ботаническом саду и отводила сына в академический детский сад, откуда он через дырку в заборе часто убегал в клинику к отцу.
— Фотография нашей группы в садике моя любимая, — признается Александр Андреевич.
От автора. Моя мать стала студенткой, а значит, горожанкой, в 1960 году. И часто теперь вспоминает, как завидовали они коренным минчанам: мол, не получили стипендии — и ладно, ведь тарелка супа всегда в доме найдется, нет общежития — и не надо. Смотри, какая роскошная, с ванной квартира у сокурсницы! А в действительности то была одна комната на четверых в коммуналке. И на суп для старой бабушки и двух дочерей зарабатывала только мама-счетовод. И сало да лук из деревни им никто не присылал.
— Это точно, — хором подтверждают Кравченко. — Более того, в те времена в деревнях держали овец, умели прясть, вязать свитера и варежки, сбивать валенки и главное — ткать добротное толстое и теплое сукно, из которого можно было сшить пальто, куртки, костюмы. У горожан же, а у минчан особенно, все, что было, в основном сгорело в войну, как и сами дома. Огородов не было. И суп нам доставался, быть может, труднее. Другое дело, что все друг другу сочувствовали и помогали: теснились сами, но впускали пожить. Мы ведь, поженившись, с маленьким сыном жили на съемных квартирах, так как родители ютились у чужих людей.
Семейное фото Артишевских, 1939 год, Грета вторая слева, крайний справа — отец Вячеслав, а в 2-м ряду мать Марта
И Александр, и Грета остались наполовину сиротами. Отец Александра Андреевича, работая в 1-й больнице, всю войну помогал партизанам и подпольщикам, переправлял в отряды медикаменты. Тех, кто за ними приходил, часто сопровождал обратно шестилетний Саша: немецкие посты людям, идущим с малышом за руку, миновать было легче. Распрощавшись со спутниками за городом, шустрый мальчишка только ему известными тропинками возвращался домой. Весной 1944-го казалось, что все опасности позади. Но в июне, за две недели до освобождения Минска, отца арестовали и расстреляли.
Грета с мамой войну пережили, но здоровье Марты Михайловны оказалось подорванным, и вскоре она умерла. Отец, будучи с мамой в разводе, жил со старшей дочерью отдельно. Дедушки с бабушкой также не стало, и Грета попала в детский дом. Некоторое время спустя ее нашел отец. Но с мачехой отношения складывались трудно.
Александр с родителями и бабушкой
— Однако на нашем юридическом факультете дружить с Гретой почитали за честь не только парни, но и девушки — дочки академиков и политических деятелей, — говорит Александр Андреевич. — И она не каждому оказывала эту честь. Тем более все удивились, когда я, вроде скромный и спокойный, сумел привлечь ее внимание.
— Так и было, — смеется Грета Вячеславовна. — И, что удивительно, была неофициальным лидером: куда я — туда весь курс. Законодательницей моды: куплю самый дешевый ситец, сама сошью платьице — и все девчата фасон перерисовывают. На юрфаке мне, как самой принципиальной и несгибаемой, пророчили прокурорскую карьеру. А я, выйдя замуж за тихого и вроде покорного Сашу, очень быстро передала бразды правления в его руки. Муж оказался успешным адвокатом, кормильцем и добытчиком, даже автором книг из адвокатской практики. Я же работала в нотариате, преподавала. Мне, казалось бы, такой независимой, уже почти шесть десятилетий нравится быть за мужем.
В детском саду. Довоенное фото. Александр второй слева
— А мне всегда нравилось быть подкаблучником, во всем соглашаться с женой и наблюдать, как она путем проб, ошибок и набитых шишек придет к моему варианту решения той или иной проблемы, — добавляет супруг. — Я и сыну когда-то, и внуку теперь говорю: не бойтесь быть подкаблучниками, особенно если каблучок этот изящный.
Семья Кравченко — горожане до мозга костей с их деликатностью, терпимостью к окружающим, добрососедством. С особым убранством квартиры, где почетное место занимают отреставрированные кресла и этажерки позапрошлого века, салфетки со старинной, еще бабушкиной вышивкой, посуда, статуэтки, диванные подушки. С воспоминаниями, фотографиями, с бережно хранимыми раритетами семьи, рода, города.
Адвокат Кравченко, 1980-е
Фамилия Кравченко, на первый взгляд распространенная, ремесленная: на Беларуси кравец — портной, на Руси кравчий — придворный, которому поручалась нарезка хлеба и пирогов.
— В моей семье было много скрытого, о чем не говорили вслух, — говорит Александр Андреевич. — Настоящая фамилия наша была Кравченко-Лосевы. Крестьяне двойных фамилий обычно не носили. И, судя по внешнему виду деда, он был не из простых землепашцев. Тем более что их семью выслали в Сибирь, где Кравченко отбросили вторую половину фамилии. Однажды в фильме, не помню названия, актер сыграл роль матерого кулака, и я, видевший деда только на фото, узнал его в этом образе. Кулак да и только! В семье было много детей. Отец стал биологом, врачом. Один из его братьев — кораблестроителем. Второй мой дядя — генерал-полковник, дважды Герой Советского Союза. Работал с Королёвым, был у него начальником производства. То есть материально воплощал гениальные задумки космического конструктора. Приглашал меня учиться в любой московский вуз, куда по протекции я мог попасть практически без экзаменов. Но я вернулся в Минск.
— Такую дорогу дядя ему мостил… только бегом и бежать, — улыбается Грета Вячеславовна. — А он вернулся, чтобы меня встретить.
— Возможно, и так, — соглашается Александр Андреевич.
Грета (в центре) в кружке юннатов
Со стороны мамы в его семье секретов было еще больше. Ее отец, полковник императорской гвардии Варфоломей Козыря, свободно владевший тремя языками, перешел на сторону революции, работал во внешней разведке. Во время войны остался в оккупации, стал работать в диверсионной школе в Печах под Борисовом, в СД. От него ушла жена, увела детей. Партизаны не раз планировали покушение. На самом деле он был советским разведчиком по кличке Сокол и передавал сведения о переброшенных диверсантах. За что его заочно награждали орденами, повышали в звании. А при освобождении Беларуси… арестовали и посадили. Правда, дед потом признавал, что на зоне к нему относились уважительно. Сам начальник лагеря обращался на вы. Через некоторое время его освободили, вернули награды и звания, но он был сильно обижен. Откуда корни деда, Кравченко не знает, слишком сильно был засекречен разведчик.
— Александр успел меня с ним познакомить, — говорит Грета Вячеславовна. — Дед глянул и сказал: «Ну, глаза по блюдцу». Вот и вся характеристика.
Врачи 1-й больницы. Отец Александра — в центре. Довоенное фото
История рода отца Гертруды Артишевской уходит в глубь веков. Фамилия их в «Гербовнике белорусской шляхты» значится с XIV века, а герб представляет собой сноп ржи, цветок и косы-кинжалы, изображенные на сером щите. Предки служили Радзивиллам. В семье хранят предание о том, что один из Артишевских был управляющим княжеских имений и на почве охоты настолько подружился с патроном, что тот женил его на своей родственнице.
— Но это не мой предок, — отмахивается Грета Вячеславовна, — это линия одного из его братьев.
Грета Вячеславовна на субботнике, 1950-е
Артишевские — смешанная в религиозном отношении семья. Дедушка Греты Вячеславовны, поляк Бронислав Фабианович, работавший до революции в акцизном ведомстве химиком в лаборатории, женился на православной Екатерине Шишко. Их дети были крещены в православии. Правда, назвав девочку немецким именем Гертруда, отец Вячеслав-Вацлав вдруг заметил, что имя по моде того времени можно расшифровать как «герой труда». Поэтому по настоянию бабушки-католички Франтишки мама крестила малышку в костеле, где та стала Малгожатой, сохранив на радость деду-немцу домашнее имя Грета.
Артишевские хорошо знали русский, польский и белорусский языки, но чаще общались на русском. В то же время отец Вячеслав Брониславович, известный до войны электромеханик, как никто другой, любил и ценил белорусскую речь и пользовался ею постоянно. Прекрасно знал белорусскую поэзию. Грета Вячеславовна унаследовала эту любовь к родному языку и очень дасцiпна применяет в своей речи белорусские фразы, обороты, остроумные выражения. Женщины семьи Артишевских никогда не имели слишком много нарядов, но платья, воротнички, сумочки, обувь подбирали со вкусом и носили с привычным изяществом. Дочери, работая, учась, занимаясь спортом, участвуя в восстановлении Минска, сумели стать еще и прекрасными хозяйками, кулинарками и рукодельницами. Их умению выполнять филейную вышивку на тончайшем крепдешине удивляются многие, не говоря уже о вязании, изготовлении цветов из шелка. Грету Вячеславовну друзья часто просят стать дизайнером их жилищ. В этой семье никогда не подадут к чаю печенье в пакете, а только в специальной корзиночке, никогда не оставят масло в упаковке, а только в фарфоровой масленке, всегда готовят полный обед, ждут всех к столу.
Александр Кравченко:
Одинаково хорошо отношусь ко всем минчанам — к старожилам и недавно приехавшим, только-только поступившим в вуз или колледж юношам. Особое почтение деревенским подросткам, восстанавливавшим Минск после войны. Но, согласитесь, одно дело — усыновить почти взрослое дитя, а другое — выносить его под сердцем и воспитать с пеленок. Таким ребенком наш город стал для поколений потомственных минчан, которые строили его веками, возрождали, украшали, улучшали, заботились о его образовании и культуре.
Грета Вячеславовна:
У нас была красивая молодость, несмотря на бедность. Мы играли в волейбол, ходили на лыжах. Делились самым маленьким кусочком хлеба. Испечем картошку, сварим свеклу, сделаем винегрет — и счастливы. Помню, достали немного клубней картофеля и посадили их на пожарище. Какое было счастье даже смотреть на эту грядку с белыми цветами. Она была такой мирной, домашней, спокойной. А учились мы просто со страстью! Потребность в знаниях сравнивают с голодом. Так оно и есть. Наверное, это голод души, жажда положительных эмоций.
Александр Кравченко:
Часто возвращаюсь мыслями к войне, в которой победили не только взрослые, но и мы, дети, потому что груз того времени ложился и на наши плечи. В 1941-м мне было 5 лет, жил с родителями в Минске. Отец был членом минского подполья. В июне 1944-го фашисты его арестовали и расстреляли. А осенью от пережитого горя и голода я тяжело заболел, меня поместили в военный госпиталь, да еще в офицерскую палату! Лежал там несколько месяцев. Помню заботу и нежность, с которой ко мне относились и медперсонал, и однопалатники, а скорее однополчане по борьбе со слабостью и болезнью. «Мы победители и должны выжить», — говорили они. Помню молодого дядю Сережу — старшего лейтенанта Сергея Балаганова, подарившего мне дивную открытку со словами дружественного напутствия. Храню ее с датой «27.10.1945 года» и каждый год мысленно поздравляю его с нашей Победой. Молодые иногда подшучивают над любимой фразой старших: «Лишь бы не было войны». А мне она не просто понятна, но и воспринимается как заповедь на все времена.
