Из истории минских улиц. Прогулка по ул. Революционной

Всякий раз она цепляет мое внимание при работе в архиве. Вот решением горсовета в 1922 году Койдановская переименована в Революционную. Но так как прежнее имя родилось не толпами колодников, а началом тракта на Койданово (нынешний Дзержинск), то новое название почти не изменило характера и облика этого места.

Большинство домов построены в XVIII-XIX веках и изначально предназначены для мирных целей. Даже крыло иезуитского монастыря, выходившее когда-то на Койдановскую, предназначалось для кухни, трапезной и прочих хозяйственных помещений. В то время как в покоях, смотревших окнами на площадь Свободы, бывали российский император Петр I, шведский король Карл ХII, украинский гетман Мазепа, французский маршал Даву, мятежный декабрист Никита Муравьев, написавший в Минске первый проект конституции «Северная правда», император Николай II, раздававший в 1914 году Георгиевские кресты раненым солдатам, в тихом крыле варили немудреные кушанья да стирали бинты для перевязки.

Документы свидетельствуют, что в сохранившихся зданиях XVIII и XIX веков ранее размещались почта, аптеки, мужское духовное училище с интернатом, домовая церковь и Кирилло-Мефодиевское братство, помогавшее малоимущим студентам. Здесь были школы, гимназии, гостиницы. После революции на Революционной находился Наркомат просвещения и институт белорусской культуры.

В документах 1929 года сохранилось заявление вдовы революционера Анса Эрнестовича Даумана Марии Викторовны Дауман. Отмечая заслуги перед революцией своего мужа, погибшего в Белоруссии и похороненного в Минске, вдова просит Мингорсовет назвать его именем улицу и школу. А также сообщает, что живет она с двумя малолетними дочками очень стесненно в доме № 14 на улице Революционной, комната площадью в полторы сажени разрушается, в ней холодно, нет кухни и воды. Мария Викторовна просит улучшить жилищные условия и выдать ее девочкам теплые пальто, ботинки и калоши…

Команда старого двора

С собеседницами мы остановились возле упомянутого Марией Дауман дома № 14, вполне благообразного после реконструкции и навряд ли сохранившего комнатку в 9 м², что служила пристанищем семье. Но основной целью был дом № 10. В нем, ставшем впоследствии Музеем города Минска, а теперь — галереей произведений Леонида Щемелёва, прошло детство Галины Игнатюк и Ларисы Мезенцевой. Именно они, а еще Елена Семеновна Левитман, откликнулись на прежние публикации рубрики «Картины памяти».

Галина Игнатюк, Лариса Мезенцева, Елена Левитман во дворе дома № 10

Остановившись возле крыльца, считают окна.

— Вон те два, где была наша комната, — замечает Галина Михайловна. — Ближе к углу — кухонное окошко.

— Наша квартира находилась в первом подъезде, — присоединяется к воспоминаниям Лариса Ивановна. — Вселились сюда в 1946 году, огромный пролом в стене отец замуровывал собранными в развалинах кирпичами. Починили печь и топили ее отходами бумаги, так как во дворе размещалась типография «Красный печатник». Станки грохотали денно и нощно, но мы быстро привыкли, не обращали внимания. Главное — было жилье…

Мама Галины Михайловны, учительница средней школы № 2 Софья Семеновна Лемец, комнату на Революционной получила в 1948-м, пробоины к тому времени были заделаны. До этого семье пришлось пожить в сарае, потом в переоборудованном под комнату школьном туалете. И квартира на втором этаже добротного, крепкого, устоявшего в войну дома казалась Галине и ее сестре чудесной. Тем более что наличие плиты позволяло маме варить девочкам супы, пусть постные, зато горячие и ароматные…

Для детей военного времени воспоминания о питании в голодные времена послевоенной разрухи самые яркие.

— Картошка была главным продуктом, невзирая на то, что отец работал поваром в столовой ЦК, — делится Лариса Ивановна. — Селедки и хамсы хватало. Ею торговали прямо с лотков на улице, и все прилегающие к Немиге кварталы пахли соленой рыбой. За мукой стояли в очередях, и я часто, выкупив свою порцию, стояла за соседок, чтобы им, работающим, было проще подоспеть к прилавку.

Тема добрососедства затмила собой иные воспоминания. В доме № 10 на Революционной, по словам его прежних жительниц, подобрались какие-то совершенно необыкновенные люди. Лариса Ивановна вспоминает, что их подъезд называли партизанским, так как многие проживающие в нем были подпольщиками, держали связь с народными мстителями. После войны до выяснения обстоятельств некоторые из них были арестованы. И когда двое сыновей соседки оказались в детском приемнике, их навещали всем подъездом. А если мальчишкам удавалось вырваться, они сразу прибегали к дому. И с первого этажа до последнего их привечали.

И помогали друг другу. Дед Арон, к примеру, был маляром и почти бесплатно делал ремонт всем в доме. Когда появились в двух квартирах телевизоры, соседи, не спрашивая разрешения у их обладателей, вечерами волокли свои стулья и по-хозяйски усаживались перед экраном. Мало того, когда девочки порывались после подобных нашествий вымыть полы, хозяйка не разрешала.

— Никогда никого не делили ни по сословию, ни по национальности, — вспоминают собеседницы. — Если у кого-то появлялся велосипед, на нем катались все. Любимые коньки мальчишки не только не жалели одалживать девочкам, но и помогали привязать их веревками к самодельным буркам. В семью Ларисы часто наведывался дядя из пригородной деревни. На самодельных санках он привозил на продажу веники. Дядю ждала детвора с улицы Революционной и из прилегающих кварталов, так как санки поступали в распоряжение ребятни, когда он отправлялся на рынок продавать веники. Только особая прочность позволяла салазкам уцелеть при многочасовых катаниях с горки от костела на площади Свободы к Немиге.

— К слову, о сословиях, — каламбурит Лариса Ивановна. — Наш дом был закреплен за агитатором Ларисой Помпеевной Александровской. И звезда оперной сцены исправно выполняла свои обязанности не только в предвыборные кампании. Она часто заходила, интересовалась условиями жизни и работы наших родителей. Детей знала по именам, угощала конфетами. Я, будучи тезкой певицы, пользовалась ее особым расположением. Она умела подчеркнуть особую дружбу обладательниц имени Лариса.

Лев Моисеевич с дочерями, 1930 год

Праздники отмечали в складчину, приносили кто что мог, заводили патефон, пели. Отец Ларисы Иван Адамович, правительственный повар, невзирая на простоту блюд, безукоризненно сервировал стол, вел беседы, шутил и смеялся. Но никогда ни одним словом не обмолвился о правительственных охотах, где он готовил дичь, о военачальниках, с которыми был знаком. В доме не было изобилия, несмотря на занимаемую отцом должность. Лариса Ивановна помнит только четырехгранный штоф «Беловежской» и огромную, «двухэтажную» коробку шоколадных конфет с таким же названием. Это был подарок Ивану Адамовичу от одного из союзных руководителей за жаркое, приготовленное из дичи, добытой им в Беловежской пуще.

— Как питались, так и одевались, — продолжает тему послевоенной жизни Галина Михайловна Игнатюк. — Платья — ситцевые. Из обуви — сандалии или прорезиненные тапочки-балетки, начищенные для белизны зубным порошком. У мамы было парадное платье из креп-сатина с блестящей изнанкой. Это было шикарно. А вообще-то я тоскую по качеству тканей послевоенного времени. Ничто до сих пор не может превзойти советский крепдешин — натуральный шелк, дышащий, легкий, приятный на ощупь, не линяющий. Как, впрочем, не линяло сукно «бобрик», не говоря уже о богатых ратине и габардине. Теперь ткани даже названия свои потеряли: просто плательная или пальтовая.

Дед Моисей Наумо вич, 1950-е годы

— В первый раз платья из шелка мы сшили на выпускной вечер, — подхватывает тему Лариса Ивановна. — С Галей купили одинаковую ткань, белые плотные узоры по полупрозрачному полю. Были неотразимы в этих нарядах.

Фамилия в Минске известная

Елена Левитман на улице Революционной не жила. Она родилась уже после войны, и о доме прапрапрадеда Давида Шапиро узнала из рассказов дедушки Моисея Наумовича. Дом на Койдановской значился под № 13 и 13а. В 1903 и 1912 годах именно там братья хирурги Лев и Моисей основали маленькие больнички на 16 и 12 коек, где лечили минчан. В Первую мировую войну Моисей был мобилизован, служил на Западном фронте, позднее — на Кавказе. Там заболел тифом, и солдаты вынесли доктора с гор на руках.

Дед с родителями, 1907 год

— Бабушка же, оставив маленьких детей на попечение своей матери, поехала выхаживать мужа, пережила вместе с ним и армянской семьей, где они жили, турецкую резню. Спасались, сидя на полу, так как по окнам непрерывно стреляли. Потом вернулись в Минск, и до 1921 года дедушка служил врачом Минского пехотного полка, — рассказывает семейную историю Елена Семеновна. — В архиве есть документ Наркомздрава с просьбой о демобилизации Шапиро. Он был хорошим организатором, а значит, вечным главврачом. Я читала в архиве заявление, где дед просил освободить его от должности, так как он хирург и не его дело разбирать склоки между медсестрами. Его освободили, а через пару месяцев Шапиро — снова главврач. Моисея Наумовича, уже пенсионера, давно не состоящего в штате НИИ ортопедии, вновь назначили директором учреждения на время отпусков руководителей. Что неудивительно, так как отставной директор постоянно находился там, консультируя, помогая, советуя, ассистируя при операциях.

Галина с мороженым во дворе типографии

Еще в начале ХХ века братья Лев и Моисей считались в Минске высококвалифицированными специалистами. Старший, Лев, приобретал профессию в Дерпте (теперь Тарту), Моисей окончил медицинский факультет университета в Вене, Иосиф — в Мюнхене. И конфискация у Льва в 1920-е годы частной лечебницы на Революционной улице вряд ли сильно огорчила его, так как он был востребован городом в полной мере.

— Дедушка Моисей был талантлив не только как медик. Во время учебы в Вене он подрабатывал статистом в оперетте, прекрасно пел, играл, как и братья, на разных музыкальных инструментах. Многие больные отмечали, что профессор насвистывал какие-то мелодии во время операций. А были они серьезные: документы 1927 года фиксируют успешно проведенную Моисеем Наумовичем операцию на открытом раненом сердце. Для своей маленькой лечебницы на Койдановской привез из Берлина рентгеновскую установку и успешно ею пользовался.

Современный двор дома № 10

В 1941-м Моисей Наумович для армии был стар и уехал с семьей на восток. Документов у него не было, в кармане затерялась только вырезка из газеты с фотографией и заметкой о докторе Шапиро. Его приняли на работу по этому «документу»! В Средней Азии работал в глубинке, там было полно госпиталей. Летом 1942-го со Всесоюзного съезда хирургов во Фрунзе доктор Шапиро вернулся за семьей заместителем наркома Киргизии по здравоохранению, главным хирургом эвакуационных госпиталей и заведующим кафедры мединститута. В 1943-м стали собирать белорусский мединститут в Ярославле. Моисея Наумовича пригласили туда, но 4 июля он уже был в освобожденном Минске. Этим же числом обозначен приказ об организации Института ортопедии и назначении его директором Шапиро. Кроме него в штате пока никто не значился, а покалеченных войной людей было много…

Из глубины веков

Елена Семеновна, по образованию инженер-радиотехник, человек точный. Историю семьи старается подтвердить документально, работает в архивах. Там и нашла запись о пятнадцатилетнем подростке Давиде Янкелевиче Шапиро, неясно с какой целью «переведенном в Минск». Через пару десятков лет Давид Шапиро уже значится поверенным у богатого коммерсанта.

— Для переезда в большой город и тем более для такой работы непременным условием являлось знание устного и письменного русского языка, — говорит Елена Семеновна. — Как в польско-еврейском местечке Рубежевичи мальчик мог получить эти знания в 1801 году? Вероятно, у кочевых учителей. Ведь у его деда Лейбы тогда еще и фамилии не было. А так как в Рубежевичах с такой фамилией было трое, то поиск моих более глубоких корней зашел в тупик. Давид уже имел фамилию. В документе за 1832 год сказано, что он и некто Слиозберг женаты на сестрах-минчанках, купили участок на Койдановской улице, получили разрешение на строительство каменного дома. Недавно я смотрела оценку домовладений за 1896-й, так у прадеда, страхового агента, уже значились два участка с домом и флигелем.

Всеобщий маляр дед Арон

Дом № 13 на улице Революционной сгорел 8 июля 1944 года во время налета немецкой авиации уже после освобождения Минска. И как ни удивительно, но я нашла фотографию своего родового горящего дома. Теперь на том месте разбит газон.

Минск, остановка трамвая «Стадион», профессору Шапиро

Именно такой адрес значился на конверте письма, присланного пациентом. Оно нашло адресата на улице Белорусской, где после войны поселилась семья Шапиро. Он был известен всем почтальонам. Летчики Минского аэропорта привечали даже маленькую внучку профессора, которая провожала и встречала деда: летать во все города республики для особо сложных операций и консультаций приходилось часто. Его знали артисты всех театров, и для семьи завзятого театрала всегда находились билеты. Его любили больные за неиссякаемый оптимизм и легкую руку. Доктора знал весь Минск, тем более что и братья — блестящий хирург Лев и известнейший в Ленинграде уролог Иосиф — считались асами в своей профессии.

Горящий дом Шапиро на улице Революционной, 8 июля 1944 года

— Мама же окончила химический факультет и вместе с отцом, тоже химиком, работала над созданием вакцин. После войны преподавала в Минском мединституте. Две дочери Льва Наумовича стали музыкантами. И только сын Гораций, троечник, второгодник и озорник, подростком не внушал семье оптимизма. Но, проработав всю блокаду в ленинградских госпиталях, он успешно окончил мединститут. После войны защитил докторскую диссертацию и стал главным хирургом Северной Осетии.

— В чем залог успешности всех представителей вашего рода? — спрашиваю у Елены Семеновны. — В пресловутых еврейских трудолюбии, взаимоподдержке, наследственности?

— В неиссякаемом интересе к жизни, — не задумываясь, отвечает собеседница. — Моя мама прожила 94 года. За несколько месяцев до ее ухода я стала работать дома, для чего мне доставили компьютер. Видя ее заинтересованность, сказала: «Вот будешь помогать мне набирать тексты». Она же ответила, мол, наверное, почерка не разберу. Других возражений у нее не было. И, конечно же, род Шапиро знаменит еще отношением к профессии, уважением к делу, которому посвятил свою жизнь, к людям, которым возвращаешь жизнь. С дедушкой невозможно было пройти по улицам Минска: через каждые пять шагов его останавливали люди…

Фото Тамары Хамицевич и из семейных архивов