КАРТИНЫ ПАМЯТИ. Александр Шатерник: «Я помню заглавный запах Немиги — запах пряной селедки»

Новый цикл публикаций агентства «Минск-Новости», приуроченный к приближающемуся 950-летнему юбилею столицы. В нем коренные минчане вспоминают историю своих семей и родного города, каким его помнят.

Летописи, книги, археологические находки, предметы быта — все это вещественные составляющие истории. Но главное — человеческая память, удерживающая яркие картины ушедших дней.

На вопрос о самых ранних воспоминаниях о Минске скульптор Александр Шатерник ответил мысленно и отрицательно замотал головой: мол, как можно озвучивать воспоминание о том, как отец, санитарный врач, отправлял в «прожарку» санпропускника одежду завшивевших в землянках минчан? Или их трясущееся в малярийном ознобе семейство, за малочисленностью сотрудников вывезенное отцом в Полесье, где они вручную распыляли яды над гнездовьями комаров? Но это позже. Первое воспоминание о Минске относится к зиме 1945-го, когда отец был на фронте.

— Мы возвращались в Минск из Иваново, где были в эвакуации. В поезде у нас украли два узла, в которых были кое-какая одежка для троих малышей и, как говорила мама, деньги. Хотя откуда у нее могли быть деньги? Так… копейки на буханку хлеба. Мама плачет о пропаже, мы хныкаем от тревоги, темноты, неизвестности. И вот на перроне видим высокого крепкого мужчину — богатыря и великана. Он опирается на толстую суковатую палку и стоит уверенно, никого не опасаясь. Мама веселеет и поясняет, что это дядя Ваня, ее брат, он нас встречает. И сразу стало так спокойно, что он при необходимости защитит, отгонит все недоброе. Кстати, палку дядя Ваня взял, чтобы отбиваться на ночных улицах от воришек, которые могли ограбить и раздеть. Он нас отвел к своей теще, бабушке Паращихе, которая жила недалеко от вокзала. Мы там отогрелись. И вот через десятки лет я стал ваять Витовта, великого князя литовского. И что вы думаете? У меня получился дядя Ваня. Меч Витовт держит так, как держал суковатый дрын дядя Ваня: привычно, цепко, но без агрессии. Лицо наполнено спокойствием, добротой и сознанием своей силы.

Это свойство памяти — высвечивать нужные образы — Шатерник стал подмечать в себе все чаще. Началось с тети Сони — продавщицы пряной селедки на Немиге.

— Немига представляла собой очень красочное зрелище, рядом еще Комсомольская улица, Хлебная, где располагался хлебозавод. Незабвенная Немига, двухэтажная, из красного кирпича, с арочными въездами, вымощенная камнем мостовая. Тесная, но живописная. Город можно было узнать изнутри, пройдя по этой улице. Комиссионные магазины и гастроном «Газ — воды» — лоток под навесом, разноцветные сиропы, вкусные донельзя, ароматные. Где же эта колясочка на двух колесиках? Вкус послевоенных продуктов ни с чем не сравнить.

Ефросиния Полоцкая

Я помню заглавный запах Немиги — запах пряной селедки. После войны была голодуха, но морепродуктов хватало. В газеты заворачивали селедку, кильку, салаку. Селедку продавала тетя Соня, она знала всех в округе. Каждому пыталась выудить из бочки самую жирную рыбину. Мы знали о ее горе: у нее на глазах дочь расстреляли немцы. Тетя Соня похоронила мужа, жила с внучкой. И когда я в художественном училище начал заниматься скульптурой, попросила сделать памятник мужу: мол, Шура, ты местный, ты всех знаешь. Конечно, я в войну был маленьким, жил в эвакуации и не знал ее семьи. Но, наверное, сумел воплотить в скульптурном портрете ту вселенскую скорбь, что навсегда поселилась в глазах потерявших своих близких и выживших соседей-евреев, передать их глубокую печаль и сохранившиеся, несмотря ни на что, доброту и интерес к жизни. Не знаю… Но высшей наградой было одобрение тети Сони.

Чьи образы помогали художнику при создании скульптур Рогнеды и Евфросинии Полоцкой, Всеслава Чародея, Симеона Полоцкого, Тадеуша Костюшко, Николая Гусовского, Владислава Сырокомли, Якуба Коласа, Винцента Дунина-Марцинкевича, молодых минчан, украшающих бульвар на проспекте Победителей, плывущих в ладье «Кривичей», кто знает: творческий процесс глубок и не всегда объясним. Но то, что в композиции «Расставание», установленной возле музея истории Великой Отечественной войны, прочитываются черты его родителей и предков, несомненно. Прадед художника Василий Шатерник прошел русско-турецкую войну, а по возвращении в память об этом строил церковь Александра Невского. Прадед похоронен при ней на Военном кладбище. По его просьбе в каждом поколении Шатерников одного из мальчиков непременно называют Александром. Отец, военврач Сергей Шатерник, прошел войну и закончил ее освобождением Праги, а мама ждала мужа верно и преданно, в военное лихолетье сохранив детей.

Главврач Сергей Шатерник (в центре) с сотрудниками антималярийной станции, 1947 год

— Сам Минск помогал мне в обретении профессии. Идем с мамой по улице Революционной… Повсюду кирпичи и грузы. Очищены лишь узкие полоски тротуаров. Но я не смотрю под ноги, а задираю голову вверх: меня в этой разрухе поражают кованые балконы! В детское сознание, а мне было 5 лет, запало это произведение ковальского мастерства. Места наших первых открытий — руины Минска. На месте кинотеатра «Победа» были остатки женского Преображенского монастыря с церковью, рядом трехметровой толщины стены костела доминиканцев XVII века постройки. С 1926 года он охранялся государством как памятник, но был разрушен в войну и снесен в 1949-м. Мы туда часто забегали, играя в войну и жмурки. Поражала архитектура храма — позднее барокко. Шикарно! Этот разбомбленный кляштор производил на меня неизгладимое впечатление. Было торжественно и страшно туда заходить. Скульптуры там были! Мы, пацаны, смотрели и спорили, где бы на улице установить такие фигуры, чтобы все их видели. Потом здание снесли, к сожалению, не знаю, сохранились ли скульптуры…

Студент Александр Шатерник (первый слева) полон планов

На углу Энгельса и Интернациональной стоял танк, настоящий советский танк. Порою мне кажется, что именно его установили на постаменте возле Дома офицеров.

Некоторые районы Минска мы называли погорелкой: всё разрушено, сожжено. Оперный театр цел, а вокруг груда кирпичей и ничего больше. Очистили до набережной, липы посадили. В Троицком предместье сохранился дом на углу напротив бывшей 2-й больницы и невысокое административное здание. Его надстроили, скульпторы изваяли Суворова, военную символику. Так появилось суворовское училище. Я туда поступил, но отчислили, потому что вышло распоряжение принимать сирот, у меня же родители были. В 1959-м поступил в художественное училище. Занимались в подвалах Оперного. Группа из четырех человек, преподаватели высококлассные. Сами сбивали себе столы и стеллажи из использованной опалубки, в частности, от памятника Марату Казею. В огромных подвальных коридорах играли в футбол консервными банками. Однажды, сжигая после сессии конспекты, чуть не устроили пожар. Такая, знаете, опасная шалость. Тем более что здесь хранился оргáн, привезенный для установки в еще строившейся тогда филармонии. Но студенты есть студенты…

Род Шатерников в Беларуси известен. Брат деда моего собеседника Николай Шатерник составил «Слоўнiк чэрвеньскiх гаворак», был видным деятелем Инбелкульта. Сам дед честно работал на железной дороге. Отец, врач-паразитолог Сергей Михайлович Шатерник, за победу над малярией в Беларуси был награжден Почетным знаком Международного Красного Креста и переведен на другую работу, так как антималярийная станция закрылась за ненадобностью.

Александр Сергеевич, минчанин по крайней мере в пятом поколении, тоже сделал для своего города немало. Но приближающееся 950-летие Минска рождает новые идеи.

— Так как площадь 8 Марта подлежит реконструкции, а именно здесь впадает в Свислочь Немига, то хотелось бы открыть метров пятьдесят этой реки. Я помню ее текущей в канаве вдоль улицы с разноцветной горячей водой, так как в нее шел сток от суконного комбината. Река же на самом деле питается подземными родниками. Когда несколько лет назад чистили Свислочь, обнажилось жерло, из которого выходит Немига. Я специально ходил смотреть — вода была чистейшая. Так вот, открывшиеся берега я бы взял в стены, мурованные из дикого камня. Из стен могут выглядывать детали челнов, углы домов и прочая атрибутика XI века. Набережные Свислочи сделал бы не просто бетонными, а с барельефами фигур воинов, коней, оружия, вроде воины стоят стеной. Над Немигой виднеется стеклянный мост-крыша, по которому бы шли пешеходы. А под этой крышей на островке в прозрачном шатре разместил бы мраморную книгу «Слово о полку Игореве», на развернутой странице которой золотом светились бы строки с первым упоминанием Минска. Хорошо бы на Свислочи установить памятник Менеску с водяным колесом его мельницы и волком, так как, по преданию, Менеск мог превращаться в волка. Радостно было бы увидеть восстановленную башню-часы возле костела Девы Марии на площади Свободы. Там даже площадка, где она раньше стояла, свободна.

Мы уже попрощались, когда Александр Сергеевич окликнул меня:

— Простите, я бы мог, владея машиной времени, пригласить вас на обед, на улицу Революционную к дяде Ване Юдицкому. Он был поваром в столовой ЦК, великим знатоком своего дела. В самые голодные времена сервировал стол по всем правилам, приговаривая, что людей негоже угощать из корыта. Если в наличии были только хлеб и чай, подавались они по всем правилам — на хорошей посуде, с причудливо сложенными салфетками. Но прежде чем идти в гости, мы с отцом шли в баню, что до середины 1960-х годов стояла на берегу Свислочи возле Троицкого моста. Помню, что на керамической плитке, которой был выложен пол в вестибюле, в необыкновенном орнаменте можно было рассмотреть цифру 1874 год. Отец говорил, что сюда приходил мой дед Михаил Васильевич. После бани мы шли на Революционную в гости, пили чай, ели приготовленные вкусности. Потом дядя Ваня брал гитару, отец был хорошим балалаечником, мама и тетя прекрасно пели. Было очень уютно. Дом на Революционной цел до сих пор. Там теперь музей города. Баню давно снесли. По молодости это казалось правильным, но только зрелым умом понимаешь, как дорога и необходима нам эта старина.

Фото Сергея Пожоги