История о минчанине Владимире Спасовиче, которого называли королем русских адвокатов

Его считали первым среди равных во времена, когда в русской адвокатуре хватало звездных имен. Хотя выигрывал он отнюдь не все дела. Не был артистичен. Речи в суде часто читал по бумажке. Внешне производил впечатление угрюмого тяжелодума. И все равно король.

Минский след

Владимир Данилович Спасович (1829–1906) родился в Речице, но вскоре семья переехала в Минск, поэтому мы имеем право считать его минчанином. Здесь рос, с золотой медалью окончил гимназию. В 16 лет уехал поступать в Санкт-Петербургский университет.

В адвокатуру его привела сама жизнь.

Известный правовед лишился работы из-за обвинения в том, что в своих лекциях и учебниках протаскивал слишком либеральные идеи. Но уже шла судебная реформа Александра II. Государство обещало «суд скорый, правый, милостивый и равный для всех». Появилось сословие профессиональных судебных защитников — присяжных поверенных. Одним из первых 27 российских адвокатов в 1866 году стал 37-летний Спасович.

Ниже будет рассказано о некоторых его делах. Понятно, без юридических, криминалистических и судебно-медицинских подробностей. Но сами человеческие драмы схожи во все времена.

«Нечаевское дело»

«Нечаевское дело» (1871) знаменито тем, что, отталкиваясь от него, Достоевский написал роман «Бесы». Революционер Сергей Нечаев создал тайную организацию «Народная расправа». Чтобы повязать кровью товарищей, заставил их участвовать в убийстве студента Иванова, ложно обвиненного в шпионстве. Когда раскрылось, сбежал за границу, а люди, связанные с ним, предстали перед судом. Подчеркнем: с ним связанные. Полиция тогда схватила массу попутного народа. На скамье подсудимых сидели 87 (!) человек. Спасович защищал троих: Томилину, Ткачева и Кузнецова.

Пожилая вдова Томилина сдавала жилье сестре Нечаева и ее сожителю. К квартирантам приходили друзья-студенты, хозяйка была со всеми приветлива, поила чаем. На письмах Нечаева сестре значилось: «Дом Томилиной» — вот и влипла. Что ж, ее невиновность Спасович доказал легко.

Павел Ткачев, один из идеологов революционного народничества, приятельствовал с Нечаевым, однако к убийству отношения не имел. К тому же у него явно угадывались проблемы с головой. Позже Ткачев и умер в психбольнице. А тогда благодаря Спасовичу получил лишь год и четыре месяца с последующей высылкой из Петербурга.

По-настоящему виновен был только Алексей Кузнецов. Он знал о замысле Нечаева, вместе с ним убивал, в его пальто завернули труп. Но Спасович доказывал: слабый мальчишка попал, по сути, под гипноз умного недоброго вожака. Виновен ли обвиняемый? Виновен! Но учтите, сам по себе опасности он не представляет. Жизнь показала правоту Спасовича. Кузнецову дали 10 лет каторги, и, отбыв срок, он остался в Сибири, стал крупным ученым-краеведом.

Бить или не бить

Следующий сюжет заставляет вспомнить современные споры вокруг закона о домашнем насилии и ювенальной юстиции в целом.

В январе 1876 года в Санкт-Петербурге разбирали дело Станислава Кроненберга, банкира, железнодорожного магната, которого обвиняли в избиении семилетней дочери Марии. Накануне он выпорол ее так жестоко, что возмущенная служанка прибежала в полицию.

Олигарх издевается над ребенком?! Отчеты из зала суда давали все газеты. Народ требовал покарать папашу-садиста по всей строгости закона, а он предусматривал до 4 лет каторги. Спасович не хотел браться за это дело, но защитником Кроненберга его назначил суд.

Пришлось углубиться в подробности. И все оказалось не так просто. В молодости Кроненберг жил в Париже, где имел страстный роман с замужней француженкой. Она забеременела от него, о чем Кроненберг не знал. В Россию любовница с ним ехать не захотела, осталась с мужем. Но родившийся ребенок (та самая Мария) ей теперь мешал. Дама отправила малышку подальше, за деньги отдав на воспитание швейцарским крестьянам. Когда Кроненберг об этом узнал, повел себя достойно: взял на себя содержание девочки, съездил в Швейцарию, перевел в более подходящую семью. Со временем у него появилась другая женщина, тоже урожденная француженка, мадемуазель Жизинг. Возник вопрос о женитьбе. Кроненберг поставил условие: я не против, но в нашей семье должна жить и моя добрачная дочь. Марию привезли в Петербург.

Трогательная история! Правда, девочка оказалась сложной. Как ранее воспитывали ее — вопрос. Говорила лишь по-французски и на новом месте с другими детьми играть не могла. Стресс, истерики, нервные выходки… Молодая мачеха отнюдь не рвалась класть жизнь на чужое дитя. Благо уже была беременна собственным. Властный и суровый отец, приезжая со службы, выслушивал бесконечные жалобы и разбирал проделки дочери, на это не было ни сил, ни охоты. Проще дать оплеуху или выпороть.

Однажды Мария залезла в сундук мачехи. Ничего особенного не сделала: съела пару найденных черносливин, взяла несколько рублей и отнесла жалевшей ее служанке. Тут Кроненберг взорвался. Девчонка никак не может понять: чужое нельзя трогать. И в ярости снова высек Марию.

Спасович не одобрял подобных методов воспитания, что подчеркивал и на суде. Но поставил вопрос иначе. Здесь не тот случай, когда психопат по причине садизма мучает маленькое существо. История сугубо семейная. Можно говорить о чрезмерном наказании, вызванном вспышками гнева. Однако посмотрите: девочка поплакала и успокоилась. Так, может, и посторонним успокоиться? И не лезть в чужие проблемы? Все требуют посадить негодяя. А будет ли малышке лучше, если отец отправится на каторгу?

Суд с адвокатом согласился. И что началось! На Спасовича ополчились все: консерваторы (Победоносцев), либералы (Салтыков-Щедрин), прогрессивная общественность. Достоевский посвятил делу Кроненберга серию статей в «Дневнике писателя»: в них прозвучала знаменитая мысль о слезинке ребенка. Позже ехидно изобразил демагога-защитника в образе адвоката Фетюковича в романе «Братья Карамазовы». Студенты освистывали некогда любимого профессора на лекциях.

Достоевский, конечно, гений, но видите ли… Прошло время. Шум забылся. Мария росла в семье отца, который, надо полагать, руки на нее больше не поднимал. Повзрослев, вышла замуж за французского аристократа. Кем лучше оказаться в 18 лет — дочерью сибирского каторжника или дочерью миллионера, графиней? И так ли не прав был Спасович?

В чужой монастырь

В каждой стране есть неразгаданные доныне, запутанные криминальные сюжеты. В 1878-м Спасовичу пришлось заняться одним из таких ретро-детективов — таинственным «Тифлисским делом».

Двумя годами ранее в Тифлисе (Тбилиси) исчезла Нина Андриевская, юная наследница крупного состояния. Тело ее нашли в Куре. Самоубийство? Убийство? Несчастный случай? Речь шла о статусной в Грузии семье, отмахнуться от трупа полиция не могла. Началось следствие. В деле смешалось все: отношения в семье, со слугами, раздел имущества. Мотивы для преступления имели многие. Свидетели меняли показания, эксперты спорили об уликах. Сам уровень криминалистики и судебно-медицинских знаний был еще зачаточным.

Повторим: эта загадка до сих пор не раскрыта. Тогда виновными в убийстве признали управляющего Чхотуа и повара Габисония. Дали соответственно 20 и 10 лет каторги. Но из-за шаткости доказательств была подана апелляция. Защищать обвиняемых приехал Спасович.

Его речь доныне изучают молодые юристы. Умно и логично защитник разобрал все ошибки следствия, доказал, что улики можно трактовать совсем иначе. А раз так, то сомнения толкуются в пользу обвиняемых. Но суд оставил приговор без изменений.

Парадокс? Увы, похоже, Спасович влез со своим уставом в чужой монастырь. Он исходил из норм закона там, где предпочитались иные понятия. Громкое дело тянулось 2 года, все устали, а этот приезжий доказывает, что ставить точку рано. Ладно, допустим, тифлисская полиция плоха, но другой нет. Хотя все признали: юридически Спасович прав и адвокатский долг выполнил до конца.

…Мы привели лишь 3 дела более чем из 40-летней практики Владимира Даниловича Спасовича. Стоит минчанам помнить такого земляка?