Минчанка — о довоенной столице, жизни в войну и преображении города
- Подписаться на
Минчанка Лилия Астравлянчик поделилась с корреспондентом агентства «Минск-Новости» воспоминаниями о довоенном Минске, о жизни в городе во время войны и выступлениях на Красной площади.
При знакомстве фамилия этой стройной, элегантной дамы показалась мне знакомой. Более того, встречала я ее недавно. Но где?
Лилия Ивановна Астравлянчик знакомства со мной тоже не припомнила. Сказала, что в послевоенные годы занималась плаванием и легкой атлетикой. Входила в сборную республики, но чемпионкой не была, да и по возрасту вряд ли меня в те годы интересовал спорт. Сказала, что брат ее был боксером, но тоже не олимпийским чемпионом. И вдруг меня осенило: недавно при работе с архивными документами Мингорсовета встречала именно эту фамилию.
Отец Иван Михеевич
— Да, Минск тесен, — подтвердила Лилия Ивановна. — Мой отец был военным, командиром конной разведки в гражданскую. Потом принимал активное участие в общественной жизни, в 1920-е годы входил в состав городского Совета. Ему было поручено озеленение Минска, и наш Иван Михеевич сам развозил и высаживал саженцы. Стараниями отца образовались скверы около фабрики-кухни и у вокзала. Мама из семьи священника, но была атеисткой, до революции учительствовала. Отцу выделили земельный участок на улице Шорной. Он построил дом, посадил сад, и мы, четыре сестры и два брата, там и росли до войны.
Считайте, что десятая часть биографии города — моя биография. Мне уже 91, старшей сестре, Лидии, — 97, почти век вместе с городом прожито. И светлые, и темные времена вместе с ним…
Старый Минск Лилия Ивановна помнит прекрасно. Особенно двухуровневые магазины с еще дореволюционным антуражем и вышколенными в те времена продавцами.
— Помню, мне, еще дошкольнице, пришли покупать обувь, — делится незабываемыми впечатлениями собеседница. — Меня усадили в удобное кресло, и продавец сама примерила мне несколько пар, как взрослой барышне. Помню довоенное мороженое, походы в еще немое кино. Запомнился фильм о Пушкине «Поэт и царь» в кинотеатре «Спартак» на углу улиц Володарского и Советской. Помню, как мчались, визжа тормозами, с крутой горы к Свислочи на низкий мост трамваи. На этой горе, где нынче Октябрьская площадь, была моя школа, занимались в три смены. И рано утром, и поздно вечером ходить десятилетней девочке было страшновато. Поэтому по утрам я иногда опаздывала на занятия и за 10 копеек шла в музей, в дом 300-летия Романовых. Первый этаж там был устроен как пещера с фигурами первобытных людей. Я была подвижной, много бегала, плавала в Свислочи с ребятами. Позднее, подростками, в войну мы плавали в Комсомольском озере — хоть его и не успели торжественно открыть летом 1941-го, купаться было можно.
Лилия Ивановна с сыном Юрием, 2010 год
Это была светлая и теплая полоса беззаботного детства. Черная пришла в июне 1941 года. Для Лили кровавая в прямом смысле. В соседний дом, где жила лучшая подруга, попала бомба. После налета девочка побежала к приятельнице и спросила, где ее семья. «Папа и брат вот», — указала та на воронку, заполненную кровью и лоскутами кожи. Детство оборвалось разом. Потом на ее глазах полицаи расстреляли ни в чем не повинную бабушку-еврейку. Через дорогу за колючей проволокой разместили гетто. Поначалу туда и оттуда можно было прошмыгнуть, и Лилина подруга Ида зашла однажды к Астравлянчикам. Вслед — полицай. Девочки старались заверить, что Ида не из гетто, а из соседнего дома. Пока страж нового порядка ходил проверять, так ли это, Лиля выпустила Иду через окно. Сама убежать не успела и была нещадно, до крови исполосована плеткой. Брата Леню, который продавал яйца домашних кур у 1-й поликлиники на улице Мясникова, немецкий офицер плеткой так учил немецкому порядку, что мальчишка неделю отлеживался.
— Поначалу немцы даже отпускали пленных, если женщины признавали кого-то из них за мужа или брата. Потом кормили их, мыли, уничтожали вшей, выкидывая одежду на мороз. Таким же голодным, исхудалым, обмороженным вернулся домой старший брат, Иван, которого не узнала даже мама. Он шел из занятого немцами Мелитополя, где работал до войны, через всю Украину и половину Белоруссии и выжил только благодаря сердобольности украинских и полесских женщин.
— А день освобождения мне запомнился не цветами, — улыбается Лилия Ивановна, — а сигаретами. Дело в том, что возле Дома правительства был какой-то немецкий ресторан или клуб. Там остались бутылки с газированной водой и целые блоки сигаретных пачек. Люди стали тащить это советским бойцам. Стояла жара, и напитки пришлись кстати. Чтобы взять их, танки приостанавливались. А курево бросали танкистам прямо на броню. Из некоторых пачек сигареты сыпались на улицу. Потом вся мостовая была ими усеяна.
Стремительную Лилю Астравлянчик на Комсомольском озере заметили преподаватели института физкультуры и пригласили на занятия. То, что у девушки еще не было аттестата зрелости, не сочли важным, предложили окончить 10-й класс в вечерней школе одновременно с учебой в институте.
— Конкурсов в 1946-м не было, вообще трудно было набрать студентов среди прервавшей школьное обучение молодежи, — объясняет ситуацию Лилия Ивановна. — Многих не демобилизовали, кто-то не вернулся из эвакуации. Для нашего же института еще и кое-какая сила требовалась. А откуда она после трех лет голода и нищеты? Наша семья держалась за счет большого участка и сада, картошки всегда хватало. И еще в войну мы ходили в кино. Немцы крутили фильмы в кинотеатре «Першы» на улице Урицкого. Мы смотрели ленты и киножурналы с ужасными съемками наших военнопленных, разрушенных городов и кадры о немецких спортивных парадах, американские фильмы с красивыми, сильными и атлетично сложенными актерами. Нам хотелось быть такими же сильными и ловкими, чтобы победить откормленных врагов.
Так Лиля Астравлянчик стала студенткой, и светлая полоса в ее жизни оказалась широкой. Тогда в Белоруссии для показательных спортивных выступлений придумали акробатическую «вазу» из юношей и девушек. Лиля, высокая и стройная, стояла в самом верхнем ряду. Тренировались летом в Стайках. Одним из главных требований к спортсменам был загар, поэтому с утра до вечера ходили в купальных костюмах. Три раза выступали в Москве. Дважды — на Красной площади и однажды в День физкультурника — на стадионе.
Дети с мамой, Лиля — крайняя справа, начало 1930-х
— Каждая республика привозила свои номера: акробатические, гимнастические, пирамиды, хороводы… Наша ваза строилась на металлическом каркасе, оформленном в виде березок. Ее катили как березовую рощицу, а потом каркас быстро заполняли юноши и девушки. Меня много раз спрашивали, как можно так быстро взобраться наверх. Это просто для тренированных людей: парни становились в стойку с выдвинутым коленом, прыгнешь на колено, потом ему на плечи — и выше, и выше. На Красной площади правительственные трибуны от нас отстояли далековато, а на стадионе мы стали сооружать вазу прямо напротив трибун, и, взобравшись на верхний ряд, я оказалась в пяти метрах от Сталина. Он вначале равнодушно как-то смотрел на наши художества, но, когда «ваза» заволновалась, словно колосья на ветру, сплетая из рук ажурные узоры, Сталин оживился и даже восхищенно покрутил головой: дескать, мастера эти белорусы. Я рада, что придумка нашего тренера Губанова сейчас возродилась и вновь привлекает внимание. 3 июля на параде «ваза» впечатлила многих.
На подбор красавицы. Лиля — третья справа На подбор красавицы. Лиля — третья справа
После института Лилия Ивановна работала в «Динамо», преподавала в спортшколе, тренировала атлетов. Но лучше всего ей удавалась организаторская, методическая и административная работа. «Динамо» — спортобщество силовых структур, и на него возлагалась разработка методик для тренировок личного состава.
— Наверное, за эту работу и успехи личного состава мне присвоили звание заслуженного тренера БССР, — рассуждает Лилия Ивановна. — Я была беспредельно предана спорту, гордилась успехами своего общества и страны в целом. Была на открытии и закрытии московской Олимпиады и считаю, что нигде и никто не организовал Игры лучше СССР в 1980 году. Хотела увлечь спортом сына, он даже учился в институте физкультуры. Но стремление к медицине взяло верх, и Юрий после окончания Тартуского университета стал спортивным врачом, а потом даже писателем, издал несколько книг. Я же до сих пор каждое утро делаю гимнастику. Люблю ходить, соблюдаю режим, короче, веду здоровый образ жизни. Основа ли это долголетия? Затрудняюсь сказать, потому что 97-летняя сестра Лидия никогда не делала зарядку, не бегала ради здоровья, диет не соблюдает и к врачам почти не обращается.
Если говорить о потерях в последние 90 лет, то я жалею о лыжных, с паровозом, поездках. В первые послевоенные десятилетия каждый выходной такой пригородный поезд бежал в Заславль, и ехали на нем до Зеленого целые семьи минчан с лыжами наперевес. Лыжи больше самодельные или дешевенькие телеханские, обувка всякая, даже валенки. В термосах везли чай. Закрытые на зиму многочисленные пионерские лагеря открывались в эти дни, чтобы лыжники могли передохнуть, обсохнуть, выпить чаю, а вечером такой же шумной оравой вернуться в Минск.
Москва, «ваза», 1947 год
А еще мне грустно, что Минск потерял свою многонациональность. До войны были разные школы — русские, белорусские, польские, еврейские. Жалею, что погибло так много добрых соседей-евреев. Многие оставшиеся в живых потом эмигрировали. Эти люди создавали особую атмосферу в городе: были общительны, вежливы, при встрече меня, девчушку, не забывали спросить о родителях, общих знакомых, были высокими профессионалами в своем деле — будь то учитель, доктор, портной или пекарь. Благодаря их доброжелательности создавалось впечатление, что минчане все знакомы между собой, чуть ли не родственники. Это ушло, и мне этого жаль.
Что нравится в Минске сегодняшнем? Новый облик Верхнего города, в частности улицы Торговой — Зыбицкой, куда я хожу посидеть на скамье. Цветы, чистота, прекрасная, полная солнца площадь Независимости, широкие улицы, цветущие липы, люди. Нравится всё!
