Минский памятник швейцарскому «бомжу»

Корреспондент агентства «Минск-Новости» задержался у бюста на бульваре на ул. Ленина.

Бронзовое изображение мужчины с пышными, по моде середины XIX века, усами и бакенбардами. Имя диковинное — Анри Дюнан.

Напротив — знаменитый дом № 30 на ул. Карла Маркса, весь в мемориальных досках: Бровка, Пономаренко, Мазуров… Наискосок налево — «писательский дом», где досок не меньше, наискосок направо — Национальный художественный музей. Всё это наше, белорусское. Но Дюнан? Он же швейцарец, к Минску отношения не имел. Правда, рядом — Белорусское Общество Красного Креста. А надпись на цоколе сообщает, что Дюнан — «великий гуманист, общественный деятель, основатель движения Красного Креста и Красного Полумесяца, первый лауреат Нобелевской премии мира».

Скульптор Олег Куприянов лепил Дюнана по самой известной его фотографии — времен, когда тот был на пике славы.

Часто встречаются и другие фото — уже старика.

Но не ищите портретов Дюнана периода между двумя этими снимками. Памятник в минском сквере — это ведь еще и памятник бомжу. А кто ж их фотографирует?

Сама по себе история Жана Анри Дюнана (1828–1910) достаточно известна, напомним суть.

Он начинал как успешный делец: построил стремительную карьеру в женевских банках, в 26 лет — представитель крупной швейцарской компании в Алжире (тогда — французской колонии). Там занялся и собственным бизнесом. Раскручивал, в частности, проект «Акционерное общество мельниц Мон-Джемиля». Красивая идея — 77 гектаров земли, на них можно засеять поля, поставить современные мельницы, выстроить поселок для новых жителей. Вложить требуется около 10 миллионов швейцарских франков. Дюнан получил кредит в банке, выпустил акции под 10 % годовых в дальнейшем, большие суммы одолжил у родни, друзей, просто знакомых. Ему доверяли: репутация была очень хорошая.

Но чиновники всё не давали разрешения на подвод в Мон-Джемиль воды. То ли отката ждали, то ли еще чего. Дюнан решил на них надавить. И для этого добиться аудиенции у императора Франции Наполеона III.

А тот как раз воевал: шла итало-франко-австрийская война 1859 г. Находился при своей армии. Дюнан поехал — и оказался близ итальянского местечка Сольферино, где шло решающее сражение.

Французы там победили. Историки скажут, что это стало ударом для Вены, ускорило освобождение и объединение Италии. В Париже есть улица Сольферино, был знаменитый мост Сольферино (сейчас переименован). Но потомки ту битву вспоминают прежде всего потому, что Анри Дюнан стал ее свидетелем. Мирный, далекий от пальбы и крови деловой человек увидел, как солдаты отчаянно режут друг друга в рукопашных, ужаснулся, поняв, что генералам плевать на раненых, поразился взаимному озверению. И все — Дюнан-коммерсант кончился. Родился Дюнан-гуманист.

Там, под Сольферино, он кричал: «Вы же все братья!» — и пытался организовать подобие медпомощи, но много ли может один человек? Возникла идея нейтральной международной структуры, защищающей жертв войны. Книга Дюнана «Воспоминания о Сольферино» потрясла Европу. У него появились единомышленники. Сначала в Швейцарии — национальный герой генерал Дюфур, юрист Муанье, врачи Аппиа и Монуар. Потом в других странах. В 1863 г. в Женеве представители 16 государств подписали конвенцию о неприкосновенности тех, кому на войне оказывается медицинская помощь. Так родилось Международное Общество Красного Креста (его символ — красный крест на белом фоне — «выворотка» со швейцарского флага с белым крестом на красном фоне).

Дальше подписывались новые конвенции, организация набирала силу — это тема для отдельного рассказа. Нам важно, что Дюнан был душой движения, моральным лидером, мотором.

Вот только за круговертью новых забот как-то забылись мельницы Мон-Джемиля. И однажды Дюнана спросили: дорогой друг, а как насчет одолженных денег?

До конца дней он проклинал мещан и филистеров, предъявивших ему тогда счет. И все, кто пишет о Дюнане, их проклинают. Конечно, справедливо. Но, объективности ради, взглянем на ситуацию глазами «адвоката дьявола». Кредит не отдан. Акционеры обмануты. Люди одолжили деньги, а Дюнан не вернул. Да, не пропил, не прогулял, просто занялся другим делом — благородным, важным для всего человечества… Но какая разница?

Конечно, он был не беден, владел в Алжире рудниками, агрохозяйствами — на Мон-Джемиль под залог всего этого средства и собирал. И встреча с Наполеоном III позже состоялась, и «добро» на подвод воды к Мон-Джемилю было получено, только чиновники все равно вопрос волынили. А еще в Алжире случилась засуха, потом налетела саранча — активы обесценились. Что-то Дюнан отдать сумел, но не всё.

В общем, банкротство. На Дюнане повис миллионный долг. К тому же он подставил доверившихся людей: разорился банк, выдавший кредит, описывалось имущество не только самого банкрота, но и его родственников-гарантов.

Дальше — больше. Красному Кресту Дюнан в этой ситуации тоже оказался не нужен. Развертывается огромное, мирового значения гуманитарное движение, а самую яркую фигуру в нем судят за мошенничество. Компрометируется сама идея! К тому же… Кресало ведь требуется, чтобы высечь искру, но дальше костер горит сам, верно?

В 1867 г. по требованию товарищей Дюнан без лишнего шума ушел в отставку.

Но громкое имя, общественный темперамент пока оставались с ним. И еще лет десять Дюнан ездил по Европе, выступал с новыми инициативами — борьба с рабством, помощь жертвам и пленным во время франко-прусской войны (1870–1871). После разгрома Парижской коммуны защищал коммунаров. Можно вспомнить его идею Всемирной библиотеки (прообраз ЮНЕСКО), план переселения евреев в Палестину… Увы, денег эта деятельность не приносила. А попытки куда-то наняться, на чем-то подзаработать оборачивались неудачами.

Семьи Дюнан не имел. Не сложилось как-то.

К 53 годам он окончательно впал в нищету. И что-то надломилось в душе. Уже давно жил замкнуто, все реже появляясь на людях. А однажды исчез вообще. О дальнейшем в его жизнеописаниях говорится, как правило, обтекаемо: мол, ходил от деревни к деревне… иногда ночевал на скамейках и под мостами… Фактически он стал бомжом.

Впрочем, рискнем допустить, что в этом «уходе на дно» был некий акт гражданского самоубийства. Ведь оставались у Дюнана почитатели, нашлись бы и спонсоры. Как раз начался судебный процесс о его юридической реабилитации.

В годы бродяжничества он выживал на скромные деньги, которые присылали родственники и некая дама, с давних пор в него влюбленная, — значит, не все забыли? Но, видно, гордость не позволяла вчерашнему кумиру что-то объяснять, просить. Не будем говорить о начавшихся проблемах с психикой (хотя намеки в литературе встречаются), однако изменения личности отмечали многие. После череды жизненных провалов чувство униженности и обиды перешло в озлобленность, мизантропию. Тоже можно понять. С высоты падать больнее.

В 1892-м нищий, больной старик-бродяга попросился в приют в деревушке Хейден. В сельскую богадельню, если проще. Разрешили остаться.

Только на свете существуют еще и журналисты, которых все интересовало: а куда подевался знаменитый некогда основатель Красного Креста? И вот хейденский учитель сообщил некоему репортеру, что живет у них в приюте колоритный дед с такой фамилией. Дюнан не сразу, но согласился на интервью.

И, когда его история попала в прессу, как же все усовестились! В Петербурге вдовствующая императрица Мария Федоровна (вдова Александра III и мать Николая II), августейшая покровительница Российского Красного Креста, тут же выслала Дюнану 4 тысячи рублей (больше годового генеральского жалования в России тех лет), столько же положила в год пожизненной пенсии.

А в 1901-м вместе с известным французским пацифистом Ф. Пасси Дюнан стал лауреатом первой Нобелевской премии мира.

Но все деньги он демонстративно перечислял в благотворительные организации. Себе позволил одну трату: в приюте, где продолжал жить, выкупил на много лет вперед койку. Объяснил: вдруг после моей смерти к вам придет такой же бродяга — пусть будет ему место! А самому уже ничего не нужно: здоровье, молодость, прежний взгляд на мир ни за какой «Нобель» не купишь.

Завещал похоронить себя «как собаку» и забыть навсегда. Желание это, конечно, не исполнили. На его могиле сегодня весьма достойный памятник, стоят монументы в Женеве, Сольферино, других местах, в том числе в Минске.

Какая в этой истории мораль? Никакой. Просто был такой человек, так сложились обстоятельства и его судьба. Если бы после Сольферино он спокойно вернулся к своему бизнесу, глядишь, умер бы благополучным богачом, а не усталым, озлобленным стариком. Правда, благополучных богачей на земле жило много, да кто их помнит? А Дюнан еще себя до конца дней грыз бы: вместо великого дела потратил жизнь на какие-то мельницы.

Кстати, в этом году — 8 мая — исполнилось 190 лет со дня его рождения. Давайте вспомним, хотя и с опозданием.