Савицкий, Щемелев, Громыко… Как художники-фронтовики вели бой за правду в своем творчестве
- Подписаться на
Перед юбилейными майскими праздниками 2005 года искусствовед Борис Крепак предложил художникам Минска, бывшим фронтовикам, встретиться в мастерской Михаила Андреевича Савицкого. Они собрались, чтобы вспомнить «сороковые, роковые», однополчан и коллег, не доживших до того дня. А сегодня корреспондент агентства «Минск-Новости» попросила заслуженного деятеля искусств Беларуси Бориса Крепака восстановить в памяти то событие и рассказать о некоторых его участниках.
Сидят слева направо: Борис Аракчеев, Михаил Савицкий, Тарас Порожняк, Владимир Слинченко, Виктор Громыко, Александр Козловский, Николай Назаренко, Леонид Щемелёв и организатор встречи Борис Крепак; в верхнем ряду: Виктор Гаврилов, Алексей Зинчук, Николай Назарчук и Андрей Заспицкий
— Хорошо помню ощущение после встречи: мне было немного грустно, — неожиданно начал Борис Алексеевич. — Подумалось: как-то одиноко в микромире художников-ветеранов, которых мы по-особому вспоминаем только в дни больших праздников… Как не утратить человеческое, национальное обличье, столь бережно пронесенное через годы? Про это в том числе говорили за круглым столом художники, увешанные орденами и медалями. Тогда все они были вместе, плечом к плечу, — бывшие рядовые, сержанты, лейтенанты, капитаны, красивые и молодые, несмотря на почтенный возраст и седину на висках. Такими их запечатлел замечательный фотограф Юрий Иванов. К сожалению, сейчас из той славной когорты жив только 97-летний Леонид Дмитриевич Щемелёв…
Сегодня мы кратко расскажем о троих из этой плеяды — народных художниках нашей страны.
Народный художник БССР и СССР, Герой Беларуси Михаил Андреевич Савицкий
Один из последних защитников Севастополя, узник фашистских лагерей смерти. Через свои драматические полотна он показал всему миру апокалиптический страх и героику войны.
В сентябре 1940 года Михаила вслед за тремя старшими братьями призвали в ряды Красной армии. Война застала его на Северном Кавказе. А с октября 1941-го до конца июня 1942-го вместе с боевыми товарищами он стоял насмерть, защищая черноморский порт, блокированный гитлеровцами с суши и моря. Последнее сражение произошло в начале июля у Херсонесского маяка. Четверо суток практически без воды и еды красноармейцы и моряки сдерживали натиск врага, пока не закончились патроны. Потом были ранение и плен, за которыми последовал ад: от пересыльных лагерей военнопленных в Бахчисарае и Николаеве до страшных концлагерей смерти «Бухенвальд» и «Дахау». Несколько раз пытался бежать, но безуспешно. Наперекор всему узник № 32815 выжил. Но не так-то просто было избавиться от воспоминаний о тех ужасах «мясорубки», свидетелем которых Михаил Савицкий был на протяжении 1 500 дней и ночей. И вряд ли он предполагал тогда, что когда-нибудь вернется к ним… Спустя почти 30 лет, прочитав о Савицком в журнале «Огонек», его разыскал лагерный друг, который тоже остался жив. При встрече он спросил художника: «Рассказал ли ты что-нибудь про ЭТО?» Михаил Андреевич, по его словам, тогда и понял, что больше откладывать нельзя…
— Савицкого и сегодня считают одним из самых известных художников современности. Но ведь его послевоенный путь не был устлан розами…
— Все было сложно, начиная с многочисленных проверок из-за пребывания в плену и заканчивая спорами о его творчестве. Тем не менее он окончил не только Минское художественное училище (сейчас Минский государственный художественный колледж имени А. К. Глебова. — Прим. авт.), но и Московский художественный институт имени Сурикова. Возможно, Михаил Андреевич в чем-то по жизни ошибался, не нам судить. Но был он человеком очень принципиальным, не терпел предательства и халтуры, говорил то, что думал. Сейчас не все помнят, что его «Партизанскую мадонну» категорически не принимали партийные функционеры, чиновники, даже художественные критики. Мнение многих изменилось лишь тогда, когда полотно попало в постоянную экспозицию Третьяковской галереи. Не все однозначно отнеслись и к другим работам художника на тему пережитого. Он сказал как-то: «Некоторые утверждают, что фашизм — уже история, что не нужно напоминать об этом. Но человеконенавистническая идеология существует в разных вариантах и сегодня. Словно ржавчина, поражает она мышление, в первую очередь молодежи. Не случайно я написал цикл из 13 картин «Цифры на сердце» — хотелось показать то, что на самом деле тяжело почерпнуть из сухих документов и литературной беллетристики…»
«41-й День Победы»
Народный художник БССР Виктор Александрович Громыко
С 1941-го по 1944-й — член подпольной антифашистской группы Константина Заслонова в Орше, разведчик, комиссар 13-го партизанского отряда Смоленского полка особого назначения, ответственный секретарь партизанской газеты «Народный мститель».
— Виктора Громыко считали песняром партизанской романтики, подвига человека на войне. Но он был гораздо более многогранным творцом.
— Прежде всего он был патриотом, без демонстрации напоказ. Я его прекрасно знал: почти 10 лет вместе работали в Союзе художников БССР, когда он дважды возглавлял эту творческую организацию. Часто встречались, почти вплоть до его кончины в июле 2019-го. Мужественный подпольщик и партизан, блестящий живописец и педагог, профессор, из-под крыла которого вышли несколько поколений молодых творцов, удивительно интересный, глубокий собеседник и мемуарист. Мне приходилось редактировать рукописи его воспоминаний. Главные темы творчества Виктора Громыко — земля, опаленная огнем войны и политая кровью, земля, обновленная после Победы, и человек на этой земле. Нелегкая боевая юность навсегда осталась в его сердце, как и воспоминания о довоенном прошлом, когда он, будучи школьником, стал рисовать, воплощая мечты в линиях и красках. Не забывал и о первых днях войны — вражеских авианалетах и неудачной попытке его, выпускника 10-го класса, эвакуироваться в тыл с сестрой и племянником. Вернувшись тогда в Оршу, Виктор с товарищами сформировали группу подпольного антифашистского сопротивления. А в апреле 1942-го он оказался в партизанской бригаде Заслонова. В лесах Витебщины шли многомесячные партизанские будни, полные крови и пота, тяжелых людских потерь и побед, надежд и разочарований. Но в своем искусстве он до конца остался реалистом-романтиком, жизненная правда у него была неотделима от мечты.
Именно на Оршанщине, по словам художника, возник замысел его знаменитой картины «Солдаты». С нее началось время его высших творческих успехов: здесь особенно ярко проявились черты нового для живописца «сурового стиля». Три товарища-ветерана, словно живой памятник, стоят на пригорке: двое — с гранеными стаканами, третий — с алюминиевой кружкой. В глубоком молчании суровые и чистые сердцем вчерашние солдаты вспоминают однополчан, павших на политой кровью земле… Сколько было дискуссий вокруг этого произведения! Художника обвиняли в «огрублении действительности» и чуть ли не в пропаганде… алкоголизма. Какой, мол, пример для молодежи? С позиции «причесанности», которой наделялись тогда многие картины с военными сюжетами, подобные упреки были привычными. Тем не менее «Солдаты» и по сей день остались пронзительно глубоким творением в изобразительной культуре Беларуси.
«Солдаты»
Народный художник БССР Леонид Дмитриевич Щемелёв
Сержант, командир отделения стрелкового полка, потом старший сержант 30-й кавалерийской дивизии… Он принадлежит к тому поколению художников, которое сразу после Победы шагнуло в искусство. До войны Леонид в родном Витебске окончил лишь семилетку и в 1947-м сдавал все вступительные экзамены в Минское художественное училище. Те же, кто успел до 1941-го окончить десятилетку (например, Савицкий, Громыко), сдавали только творческие дисциплины, и их сразу зачисляли на 2-й курс.
— Как лихие годы повлияли на творчество Щемелёва? Вы однажды назвали его удивительным живописцем света, любви и надежд. В полотнах мастера редко можно встретить мрачные тона…
— Это так, несмотря на то что молодому красноармейцу пришлось испытать все тяготы военного времени. Сначала погиб отец, ушедший на фронт в июне 1941-го, потом мобилизовали 18-летнего Леонида. И фронт — до самой Победы. Остались в памяти неизгладимый след сражений на Курской дуге, участие в освобождении украинских и белорусских городов и сел, переправа под артогнем через Днепр и Припять. Под Калинковичами — тяжелое ранение, потом глубокий тыл, госпиталь, выздоровление и снова армия. На этот раз Кубанский казачий кавалерийский корпус. Военная служба гвардии сержанта Щемелёва закончилась лишь в 1946-м. Его детская мечта стать художником окончательно воплотилась в Белорусском театрально-художественном институте (сейчас Белорусская государственная академия искусств. — Прим. авт.). Он был в числе первых выпускников художественного факультета. Естественно, что многие картины мастера, вошедшие в золотой фонд нашей живописи, родились из глубины памяти военных лет. Но у него особый подход к отражению тех событий. «Я не пишу о войне как о прошедшем, ибо тогда был бы историком, а не художником, — сказал как-то Леонид Дмитриевич. — Пишу об отрицании войны как явления, противопоказанного человеческому организму, его душевному и духовному строю. Мой зритель должен почувствовать, что жизнь сильнее смерти, красота сильнее безобразия, а добро сильнее зла… Я хочу показать в красках Правду, в которую поверили бы зрители. А поверив, стали чуть добрее, красивее, человечнее…»
Леонид Щемелёв — один из первых художников, кто не отражал в своих полотнах ура-патриотических мотивов, а хотел показать, как все было непросто и порой неоднозначно в годы военного лихолетья. Поэтому в свое время не всем пришлись по душе некоторые его полотна. Например, «Полевой трибунал» — о юном солдатике, ожидавшем от трибунала вердикта за то, что растерялся и испугался в одном из первых боев. Немало упреков «в очернении действительности и пессимизме» звучало и в адрес его полотен «Ополченец» и «Мое рождение», которые сегодня входят в золотой фонд белорусской живописи.
Леонид Щемелёв — один из первых художников, кто не отражал в своих полотнах ура-патриотических мотивов, а хотел показать, как все было непросто и порой неоднозначно в годы военного лихолетья. Пример тому — картина «Ополченец»
Подготовила Марина Борисова
Фото из личного архива Бориса Крепака
