ИЗ ПЕРВЫХ УСТ. «Иду на Берлин отомстить врагу за дочь Полину»
- Подписаться на
Журналисты агентства «Минск-Новости» совместно с прокуратурой г. Минска в проекте «Из первых уст» рассказывают о воспоминаниях свидетелей геноцида белорусского народа в годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период.
Уголовное дело по факту геноцида населения Беларуси возбудила Генеральная прокуратура. В материале приведены цитаты из протоколов допроса людей, которые стали очевидцами тех страшных событий.
Инесса К. (1939 г. р.):
— Когда началась война, отец ушел на фронт, а мы с мамой и старшей сестрой остались в Могилеве. В 1941 город захватили. Мы решили перебраться в Минск к родственникам, но на полпути поезд развернули немцы и направили в Литву.
В товарных вагонах, забитых под завязку людьми, нас везли в лагерь, который находился в Ганновере. Там мама вместе с другими женщинами работала на заводе. Их по утрам уводили строем и возвращали вечером. Дети оставались в бараках и были предоставлены сами себе — голодные и замерзшие.
Охраняли лагерь вооруженные люди с собаками. Среди них был полицай из Украины — очень злой, который всегда старался выслужиться перед фашистами. Немецкие женщины иногда приносили нам хлеб и бросали через колючую проволоку. Так вот этот полицай нас отгонял, чтобы мы не могли взять еду, кричал на нас.
Когда заболела сестра, мама всячески пыталась это скрыть, потому что немцы забирали больных детей и больше их никто не видел. Она облила себе кипятком ноги, соврав надзирателям, что сделала это случайно. Немецкий врач дал ей мазь. Мама некоторое время не ходила на работу — так ей удалось выходить сестру.
Запомнилось, как однажды всех заключенных согнали на площадь, где на наших глазах расстреляли пятерых молодых людей, которые пытались бежать из лагеря. Нам пригрозили, что так будет со всеми, кто попытается это повторить. Меня тоже хотели расстрелять за то, что я украла сырую брюкву, но мама на коленях вымолила у начальника лагеря пощады и меня оставили в живых.
Нина Б. (1930 г. р.):
— Родилась я в д. Заценье. Кроме меня в семье было еще семеро детей. Когда пришли немцы, меня с отцом и старшими детьми вывезли в лагерь в Кенигсберг, а маму с младшими оставили в деревне.
Помню, в самом начале войны один односельчанин перешел на сторону фашистов. Когда отец просил его не забирать нас, он ему отказал.
В лагерь нас везли на машинах. Там мы жили в двухэтажных бараках, работали в поле. Кормили мало, давали соленую брюкву и воду. В лагере мы пробыли три года, пока не закончилась война. Тогда всех заключенных хотели утопить в озере, но, к счастью, не успели.
Пелагея М. (1931 г. р.):
— До войны я жила в д. Лещенко Кировского района. В июне 1942 нашу деревню захватили фашисты и стали забирать детей. Мне тогда было 11 лет. Нас на машинах вывезли в лагерь неподалеку от д. Красный Берег, что под Бобруйском. Там мы находились почти месяц. Каждый день туда привозили все новых ребят. Помню, как кто-то однажды сказал: «Уже две тысячи детей».
Потом нас привезли на станцию, где ждал товарный поезд. Немцы тогда много раз пытались отправить в Германию составы, груженные награбленным добром советских людей, но партизаны все время их подрывали. Узнав, что поезд пойдет с детьми, они не стали этого делать.
До Орши вагоны не открывали. Когда была остановка, нам дали перловый суп, но в нем плавали черви. Никто из детей его есть не стал. Потом повезли дальше. За все время я побывала во многих лагерях, уже не помню, в каких именно.
Однажды нас привезли в город Дессау. Вот там начались страшные мучения. В лагерь приезжали врачи с собаками, выстраивали всех в шеренгу, и мы так стояли, прижимаясь друг к другу. С нами была девочка Надя Кузякова, чуть постарше нас. Она шила из одеял носки, ведь на ногах у нас были одни колодки. Мы по очереди надевали эти носки, грелись, а потом передавали другим. Кормили очень плохо. Мальчиков даже кастрировали.
Неподалеку был лагерь для пленных солдат. Фашисты их били, выгоняли на мороз, натравливали собак за то, что те пели военные песни. А нас выводили из бараков на все это смотреть и предупреждали, что за непослушание будет то же самое.
Когда гитлеровцы были вынуждены отступать, нас стали перегонять в другое место. Никто не знал, куда. Некоторым помогли бежать партизаны. В их числе оказалась и я. Мы долго скитались по лесам, есть было нечего. Много детей умерли. Один мужчина взял над нами шефство. Мы добрались до реки Эльбы, перешли гуськом через мост, так как боялись, что он заминирован. И как только пришли в партизанский лагерь, началась стрельба. В нашем бомбоубежище даже обвалилась одна сторона.
Потом к нам зашли люди в форме. Мы испугались, что нас будут расстреливать, стали кричать. Солдаты что-то говорили, но мы их не понимали. Военный подошел к мальчику, стал гладить по голове и сказал, что Гитлеру — капут. Это были американцы. Они знали, что здесь дети, и пришли нас освободить. Потом через реку на резиновых лодках переправили к нашим солдатам. Некоторых ребят несли на руках, потому что те не могли идти, были очень слабы.
На машинах привезли в военную часть. Мы были оборванные, грязные, больные — на нас смотрели и плакали. Потом осмотрели медики, обмыли, накормили, уложили спать в чистые постели. Там была даже школа — определили нас в те классы, в которые ходили до войны.
После освобождения в Германии мы находились еще полгода. Потом нас стали отправлять на Родину, некоторые ребята попали в детские дома.
Мой отец с войны не вернулся. В последнем письме матери он написал: «Иду на Берлин отомстить врагу за дочь Полину».
До 1951 года я жила в своей деревне, а после дядя забрал меня в Минск. Я устроилась на работу, вышла замуж, родила троих детей, а после еще взяла на воспитание сиротку.
Еще материалы рубрики:
ИЗ ПЕРВЫХ УСТ. «Фашисты бросали на минные поля хлеб и смеялись над детьми, которые за ним бежали»
Смотрите также:
