Николай Чергинец рассказал о военном детстве, увлечении футболом и уголовном розыске

Николай Иванович Чергинец в особом представлении не нуждается. Хотя бы потому, что у него было невероятно много граней, возможностей для выражения и реализации своих разнообразных талантов и устремлений. Самые яркие из них постарался раскрыть корреспондент агентства «Минск-Новости».

Много лет он возглавлял Союз писателей Беларуси, а с марта занимает в нем пост почетного руководителя. В этом году Николай Чергинец стал народным писателем Беларуси. А 17 октября ему исполнится 85 лет.

В день рождения Минска особый интерес вызывают столичные страницы жизни Николая Ивановича. И по этому поводу нам тоже есть что у него спросить. Ведь Чергинец, по сути, человек одного города.

— Николай Иванович, согласны ли вы с распространенным мнением, что в детстве закладываются черты человека, определяющие его жизнь и судьбу?

— Безусловно. Мне очень нравится фраза «Я родом из детства». Во-первых, она глубокая по смыслу. А во-вторых, так называлась прекрасная картина, снятая на «Беларусьфильме» нашим гениальным режиссером Виктором Туровым в 1966-м. К слову, именно в ней впервые с экрана прозвучали военные песни Высоцкого.

— Расскажите о вашем минском детстве…

— Родился я в печально знаменитом 1937 году и стал пятым ребенком у своих замечательных родителей. Всего у них было семеро детей, настоящая крепкая «семьЯ»…

Получилось так, что не только детство, но и вся жизнь моя так или иначе, хоть и с небольшими перерывами, была связана с Минском.

— Ваши первые минские адреса помните?

— Сначала мы всей семьей жили на улице Танковой, примерно в том месте, где сейчас находится мемориальный комплекс «Яма». Во время войны фашисты расстреляли здесь тысячи евреев из Минского гетто.

— Это же было центром гетто в годы оккупации, закрытой территорией для всех, кроме обреченных на смерть евреев. И вы там продолжали жить?

— Нет, когда началась война, немцы всю нашу семью в полном составе оттуда выселили. В итоге семейству Чергинцов из семи человек «милостиво» выделили пустующую часть дома по адресу: Цнянская, 45.

— Как вам жилось в период оккупации? Хотя это, наверное, не слишком уместный вопрос для человека, родившегося осенью 1937-го…

— Это удивительно для меня самого, но я очень многое помню из того времени. Да, когда немцы захватили Минск, мне не исполнилось и четырех лет, однако я прекрасно знал, что все взрослые в нашей семье были связными у партизан и сотрудничали с подпольем. А еще у нас очень часто бывали обыски. Шмонали дом эти мерзавцы со страшной силой.

Потом-то выяснилась причина подобного внимания. По соседству с нами жил ничем не примечательный мужик. Он оказался осведомителем у гестапо. К счастью, его кураторы ничего запрещенного у нас не находили. А то мы с вами сейчас не разговаривали бы…

— И ваша семья спокойно прожила оккупацию, не испытав проблем с этим людоедским «новым порядком»?

— Не совсем так. Вот одна история. Моя старшая сестра Зина была арестована, когда пыталась выйти за пределы города по заданию партизан. При ней обнаружили запчасти к печатной машинке и пустые бланки немецких пропусков — аусвайсов. Бесценная в те годы вещь. Грамотно заполненные аусвайсы позволяли партизанам как законно попасть в Минск, так и беспрепятственно его покинуть.

Сестру пытали, требовали сообщить, от кого она эти бланки получила и кому несла. Изуродовали сильно, но она настаивала на своем: нашла случайно, подобрала, думала просто заработать на них.

— Она погибла?

— Нет. Произошло самое настоящее чудо. Помню, нам доставили из партизанского отряда десяток яиц, кусок масла и шматок сала. Все это предназначалось для того, чтобы выкупить Зину.

— И это удалось сделать в оккупированном городе?

— Трудно сейчас поверить, но да. Стало известно, когда из минской тюрьмы, нынешней Володарки, будут вывозить партию заключенных на расстрел, и то, что среди этих приговоренных наша Зинаида. Разработали самый настоящий план по ее спасению.

Я был поражен, как тщательно мать готовила выкуп за жизнь сестры.

Выдраила старую кошелочку, тщательно вымыла каждое куриное яичко. Постелила на дно сумки тряпочку. Красиво оформила и сало, и масло. Накрыла этот набор изумительной белой тканью.

На эту операцию мы ходили с ней вместе. Долго ждали у массивных стен знаменитой городской тюрьмы, Пищаловского замка. Там тогда были деревянные ворота, фактически прилегавшие к тюремному зданию. И вот к ним подогнали крытые грузовики. А потом начали по машинам распихивать арестантов: женщин, мужчин, стариков — все они были со связанными за спиной руками.

Вдруг видим: тащат в машину нашу Зину. Мать бросилась к немецкому офицеру, явно главному в этой команде, упала перед ним на колени и закричала: «Пан! Пан офицер! Там киндер мой». И кошелку к нему тихонько подталкивает. А тот пальцами в блестящей кожаной перчатке край белой материи приподнял и… задумался. Вид моя мать этому набору придала просто фантастический. И это сработало. Дал этот мерзавец команду своим поплечникам, и Зину выкинули прямо к нашим ногам. Мы кое-как оттащили сестру на обочину.

В общем, колонна машин с приговоренными к смерти уехала, а Зина осталась у нас. Правда, она стала инвалидом, мучилась всю свою жизнь, болела сильно до самой смерти… Да и прожила сестра немного, к большому сожалению.

Конечно, натерпелись мы во время оккупации таких ужасов, что и вспоминать не хочется.

— А как происходило освобождение Минска, помните?

— Как такое забудешь? Накануне 3 июля 1944-го, недели за полторы до этого дня, к нам в дом пришел бывший учитель немецкого языка одной из наших школ. Звали его Альфред, был он фольксдойче. У фашистов значился на неплохом счету. Но на самом деле оказался нашим патриотом, подпольщиком. Сказал он тогда матери следующее: «Нужно срочно уходить. Принято решение о расстреле всей вашей семьи. В ближайшее время за вами придут. Собирайтесь. Через все посты я вас проведу».

Мы пошли в Марьяливо, к родственникам. Сейчас это всего 12 км от кольцевой, а тогда было очень далеко. Однако дошли достаточно быстро. Повезло, что Альфред нас ждал на выходе из города. С другой стороны, немцам было тогда не до беженцев с детьми и убогими колясками.

В Марьяливо я наконец увидел наши наступающие войска. Это было в начале июля 1944 года. Помню, первыми стояли грузовые машины, а потом прошел танк с красными звездами на башне. На его броне сидели наши солдаты. Столько у людей вокруг было радости и счастья! Как такое можно забыть? Я бегал среди солдат и просился: «Дяденьки, возьмите меня в Минск». А они смеялись и трепали меня по голове.

И конечно, 9 мая 1945 года всегда в моей памяти. В Минске вдруг началась дикая стрельба: солдаты, офицеры и даже штатские палили из всего, что было под рукой. Сначала стало страшно, а потом услышал крики: «Ура! Победа! Мы победили!» Люди обнимались, плакали, смеялись, кричали. И я, пацан, тоже кричал, радовался и обнимался со всеми.

— Что еще запомнилось из победного 1945-го?

— Прошло буквально несколько месяцев со Дня Победы. Нет, пожалуй, это была уже поздняя осень… Вечер. И вдруг открывается входная дверь в наш дом, вросший в землю. Чтобы попасть в прихожую, нужно было преодолеть еще три ступеньки вниз. Появляются сначала костыли, потом шинель. Мать бросается навстречу вошедшему… И оседает на пол, чуть ли не сознание теряет. Она ведь подумала, что отец пришел: мы на тот момент уже получили от него письма, где он сообщал, что тяжело ранен и остался без ноги. Все вроде совпадало, но это оказался не он.

— А кто? Не адресом же ошиблись?

— Тогда в свой дом вернулся муж нашей соседки, такой же раненый фронтовик. Вот его появление я запомнил. А отец возник как-то незаметно. Я пришел с улицы… А он уже дома. И началась у нас совсем другая жизнь.

Как инвалид войны он быстро получил участок под строительство дома и необходимые стройматериалы. Нам еще очень повезло потому, что мой отец, Иван Чергинец, был профессиональным строителем. Он приступил к возведению нового дома на улице Издательской. Сейчас на этом месте находится Комаровский рынок.

Разговариваем сейчас, и у меня еще одна картинка перед глазами оживает: отец сидит на верхотуре, на венце нашего бревенчатого дома, и работает топором, как циркач. Красиво, словами не передать. Как ему это все удавалось — непонятно. Одной ноги у него не было совсем, вторая, перебитая в двух местах, до конца жизни его не слушалась. Однако дом он срубил почти в одиночку, без помощников.

— А как же вы? Солидный возраст же, девятый год человеку…

— Стыдно об этом говорить, но нам, детям, помогать ему было и трудно, и некогда. Тем более помимо школы у меня появилось серьезное увлечение — футбол. Меня быстро заметили во дворе, пригласили в детскую спортивную школу, а потом — в футбольную школу молодежи. И вот принес я домой свои первые заработанные деньги — стипендию в 800 рублей. Сравните: мой отец работал прорабом и получал 1 100 рублей. Не намного больше. К тому же меня бесплатно кормили, одевали, лечили, учили. Он тогда ничего не сказал, а мать села и заплакала от счастья, увидев такое подспорье от моей бесполезной, на их взгляд, беготни с мячиком. Знала бы она, какие деньги сейчас футболисты зарабатывают.

Как бы там ни было, из молодежной школы меня отправили прямо в команду мастеров столичного футбола.

— Не жалеете, что много лет ушло на спорт?

— Наоборот! Это же бесценная школа. Спорт научил меня преодолевать любые сложности, ничего и никого не бояться. Что может быть полезнее и важнее для молодого человека, когда тот только начинает учиться себя проявлять?

И конечно, чувство истинного патриотизма спорт прививал невероятно. Бывало, выходишь на поле против иностранной команды. Построение перед игрой, волнение. А у тебя невольно слезы на глазах выступают от незабываемого, бесценного чувства, что тебе доверено отстаивать честь родной страны здесь и сейчас.

— А почему тогда не связали жизнь с большим футболом? Вы же высшую школу тренеров с красным дипломом окончили, будучи еще действующим игроком. Глядишь, минское «Динамо» в 1982 году могло бы стать чемпионом СССР под вашим руководством, нет?

— Видите ли, я привык оперировать фактами. Рад, что мой друг Эдуард Малофеев добился такого потрясающего результата 40 лет назад. Мы это событие обязательно отметим. Но тогда получилось, что футболом я наелся. Принял решение уйти из спорта и реализовал его. Уверяю, мне не о чем жалеть.

— Какое-то время вы работали на Минском приборостроительном заводе имени Ленина. Это был шаг назад после карьеры футболиста, игравшего на общесоюзном уровне?

— Ничего подобного. Была большая честь трудиться на секретном производстве, выпускавшем уникальные приборы для самолетов, ракет, подводных лодок. Я стал квалицированным регулировщиком радиоаппаратуры. Доходило до того, что военные представители со всего СССР, приезжавшие на завод забирать заказы, все приборы, проходившие через меня, принимали без проверки, автоматически. Мне это чрезвычайно льстило.

— Как же появилась милиция в вашей жизни, если вы прекрасно чувствовали себя на престижном производстве?

— Все произошло в соответствии с канонической фразой «Партия сказала: надо! Комсомол ответил: есть!». Меня вызвал тогдашний первый секретарь Советского райкома партии Минска и без обиняков сказал: «Николай, есть мнение направить тебя на службу в милицию. Принимай решение». Я ему ответил: «Пойду, но только в уголовный розыск».

Он моей наглости удивился, но возражать не стал. Так все и пошло. Возвращаясь к вашему вопросу о зря потраченном на спорт времени, я скажу, что, когда стал сотрудником милиции, мне чрезвычайно помогла физическая закалка, которую дал футбол.

Тогда ведь розыск работал в запредельном напряжении. «Служба дни и ночи» — эта фраза из прекрасной песни как раз про нас, сотрудников минского уголовного розыска.

Суббота была рабочим днем, часто приходилось трудиться и в воскресенье. Но никто не жаловался, что перерабатывает и очень устает.

Наверное, меня можно назвать настоящим фанатом милицейской службы. В какой-то момент захотелось рассказать, какие интересные люди там работают. С этого и начался мой путь в литературу.