Отопление подано во все социальные объекты столицы. Куда обращаться, если с ним что-то не так

Эпоху новогодней атмосферы Российской империи создали в выставочном пространстве Дома-музея первого съезда РСДРП. Какие рождественские традиции чтили наши предки, зачем два века назад возле елки ставили ведро, почему посуду делали из меди — читайте в материале корреспондента агентства «Минск-Новости».

Вместо гирлянд — свечи, вместо звонков — открытки и письма, званые обеды и маскарады — в эпоху Российской империи особо чтили Рождество, а вот Новый год вообще не считался праздником в привычном понимании. Отмечать его начали лишь с 1700 года с легкой руки царя Петра I. Прогрессивный монарх распорядился устраивать гуляния, повелел жителям украшать деревья и ветки, хоть сосновые, хоть можжевеловые, хоть еловые. При этом Новый год как таковой еще долго оставался неким фоновым действом, потому что все внимание люди отдавали Рождеству. Парадокс, но сегодня все наоборот. Причина тому — пришедшие к власти большевики, объявившие Рождество «нежелательным», а религию — вне закона.

Главный атрибут праздника — елка. Но позволить себе такую роскошь два века назад могли лишь дворяне и купцы. Тогда же появилась традиция украшать дерево. В ход шли подручные материалы в виде бумаги и ваты, а также съедобные аксессуары в виде конфет, пряников, орехов и яблок. Это сегодня от мандаринов ломятся прилавки, в XIX веке такую роскошь себе позволяли раз в год, и весьма состоятельные люди. Для сравнения, кило фруктов стоило 3 рубля, тогда как корова — 15. Интересно, что рядом с деревом люди ставили кадку с водой. Зачем? Все просто. Чтобы елка не загорелась от восковых свечей, которые зажигали прямо на дереве.

Как и сейчас, рождественские праздники отмечали в семейном кругу за чашкой чая из самовара и при свете свечей. Готовили праздничный обед в исключительно медной посуде. С чего вдруг? Скорость. За счет физических свойств этот металл накаляется быстрее других.

На выставке также можно ощутить атмосферу карнавала царской России, увидеть костюмы и оценить креатив двухвековой давности. Интересно, что балы были тематическими — от сказочных до исторических, и явка на карнавал была обязательной.

Если вы еще не ощутили атмосферу праздника или хотите усилить эффект, то импровизированные «Новогодние чудеса» ждут в Доме-музее. Экспозиция открыта ежедневно с 11:00 до 19:00.

Фото автора

Фотокорреспондент «Комсомолки» Михаил Ананьин бежал из Шталага-352, стал минским подпольщиком, а в партизанском отряде нашел друга на всю жизнь и уговорил его стать фотокором. О военной и мирной жизни известных горожан — в материале корреспондента агентства «Минск-Новости». 

Частичка прошлого

Недавно в Белорусском союзе журналистов была обнаружена небольшая подборка работ фотокорреспондента М. Ананьина. Будучи членом Союза журналистов Белоруссии, он обучал тех, кто начинал путь в фотожурналистике, набирался опыта при встречах с коллегами по цеху. Наглядным пособием служили как выразительные кадры, удостоенные наград, так и неудавшиеся, которым не место на страницах журналов и газет.

Первые снимки из «наследства» Ананьина были опубликованы на страницах «Минского курьера». Это фотографии героя обороны Брестской крепости Владимира Фурсова, церемонии открытия мемориального комплекса «Хатынь» и с Кургана Славы 5 июля 1969 года.

На очереди подборка фото периода Великой Отечественной. Именно тогда наш город стал для М. Ананьина вторым отчим домом, где в декабре 1941-го на свет появился подпольщик-партизан.

М. Ананьин родился 18 мая 1912 года в деревне Гилёва (ныне Свердловская область). С малых лет трудился на земле. Тогда научился видеть красоту природы, подмечать интересные ракурсы. Освоил профессию портного, а затем осуществил мечту — стал фотокорреспондентом. Перед войной трудился в «Комсомольской правде»!

Словом и делом

В первые месяцы войны М. Ананьин был фронтовым фотокором «Комсомолки» на Западном фронте. Под Вязьмой попал в окружение и плен. Оказался в смоленском Дулаге-126, а оттуда переведен в Минск в лагерь Ролльбан — городскую часть лагеря Шталаг-352. Под гимнастеркой у него гитлеровцы увидели дополнительную гражданскую одежду. Михаила сильно избили и на 10 дней посадили в карцер. Там он узнал от соседа, что помощь можно найти в Малой Серебрянке у Веры Мартыновой.

М. Ананьин говорил, что те, кто не выдержал ужасающих условий в лагере для военнопленных, нашли последний приют в братской могиле напротив парка Челюскинцев. Ныне это братская могила на бульваре Толбухина.

Часть военнопленных, имеющих какую-либо профессию, 5 декабря 1941 года построили в колонну и погнали от парка Челюскинцев по нынешнему пр. Независимости на железнодорожный вокзал. Подали эшелон, людей стали грузить в вагоны. М. Ананьин в суматохе сумел незамеченным ускользнуть и спрятаться в свалке разбитых платформ. Он дождался, пока эшелон уйдет, и отправился в Малую Серебрянку. Добраться туда через половину города помогло то, что в лагере его оставили в гражданской одежде.

Жена погибшего офицера Красной армии В. Мартынова выслушала беглого военнопленного. Она поверила Ананьину сразу, как увидела партбилет и редакционное удостоверение фотокора «Комсомолки», которые он сохранил. Ему сделали поддельные документы, устроили работать на швейную фабрику им. Крупской и нашли место в общежитии в Малой Серебрянке. В феврале 1942 года Михаил стал минским подпольщиком. На фабрике организовал подпольную группу, наладил связь с партизанами.

Весной 1943-го он был вынужден покинуть Минск и уйти в партизанский отряд. Стал политруком роты, затем парторгом отряда в 3-й Минской бригаде им. С. М. Будённого. Выпускал рукописный журнал «Народный мститель».

Подпольщики швейной фабрики кроили для оккупантов кожухи так экономно, что умудрялись с каждого отложить одну-две овчины. Из них они шили одежду для партизан и переправляли ее в лес вместе с листовками, а также с тем, что удавалось вынести с фабрики.

Здравствуй, товарищ

Смотрю на портретный снимок партизана Ананьина. В руках автомат ППШ с коробчатым магазином «рожком», на голове ушанка, одет в теплый черный тулуп. Такое фото я уже много раз видел, но на нем был не М. Ананьин, а Фёдор Бачило.

— На этом фото дядя Миша, — говорит литературный редактор «Вечёрки» Наталья Бачило, дочь партизана-подрывника. — Именно в партизанском отряде папа познакомился с Михаилом Ананьиным, как и с профессией фотокорреспондента. В тот день Михаил Петрович делал портрет моего папы. Потом они поменялись ролями и реквизитом. Отец сделал несколько кадров. Вышло не так уж плохо. Папа тогда впервые взял фотоаппарат в руки.

Парторг отряда принимал Ф. Бачило в комсомол, написал о нем несколько материалов в рукописном журнале «Народный мститель». Особенно сдружились Бачило и Ананьин в самые трудные для партизанской бригады дни. В июне 1944 года гитлеровцы решили уничтожить народных мстителей и бросили против них карателей. Усилили их авиацией и бронетехникой. Ф. Бачило был серьезно ранен в ногу. Гитлеровцы наступали, лес грохотал, звуки боя доносились со всех сторон. Раненых партизан перенесли из лазарета в глубину болота и разместили на островках. Рядом с Бачило оказался М. Ананьин. В бою за переправу через Птичь он был ранен тоже в ногу. Почти неделю партизаны провели посреди болот. Товарищи оставили им оружие и гранаты, чтобы они могли отбиться от гитлеровцев. Раненым они не понадобились. Началась операция «Багратион», и гитлеровцам стало не до партизан.

— Дядя Миша после войны жил в Москве, — продолжает рассказ Н. Бачило. — Только старые раны не позволили ему продолжить работу фотокорреспондента. Не мог он тягаться с молодыми в скорости. Часто приходилось ложиться в госпиталь. Его тянуло в Беларусь, в Минск. В 1956 году Михаил Петрович с супругой Александрой Константиновной переехал в столицу БССР. Они жили в доме на улице Ленина, где находился ресторан «Потсдам». Прекрасно помню, как интересно было у них в квартире. В одной комнате была устроена фотолаборатория, где и происходило волшебство цветной фотографии.

Михаил Петрович в первые годы после Победы всегда находил время заскочить в госпиталь к Фёдору Афанасьевичу, чтобы поддержать друга в такое тяжелое время. Лечение шло медленно, а мысли о мирной профессии лежали на его душе тяжелым грузом. После такого ранения ни на завод, ни за руль. М. Ананьин посоветовал стать на стезю фотожурналистики. Ведь руки и нервы у партизана-подрывника были стальными. Он же стал наставником своему боевому товарищу. Помог с фототехникой, литературой, советами. Пять лет Ф. Бачило провел в госпиталях, параллельно изучая искусство светописи. В 1949 году он стал фотокорреспондентом газеты «Чырвоная змена».

— Они дружили всю жизнь, — подчеркивает Н. Бачило. — Им всегда было о чем поговорить. Могли часами обсуждать работу, фотодело, аппараты и прочее. Вспоминали партизанское прошлое, боевых товарищей. Оба удостоены звания «Заслуженный работник культуры БССР». Папа говорил, что фронтовики умрут не от старости, а от полученных на войне ран. Он носил специальную обувь, хромал. Страдал от перенесенных в Шталаге-352 тягот и партизанских ран и дядя Миша. Но фотоаппараты они держали крепко, замечали удивительное в обыкновенном, делали потрясающие снимки. Ушли оба мастера из жизни с разницей в год. В 1991-м умер Михаил Петрович, а через год не стало папы. Но память о них жива. Не только как о тех, кто принес Победу, но и как об известных фотокорреспондентах.