«Мона Лиза» в Москве, самая массовая казнь в Париже. Этот день в истории: 29 июля
- Подписаться на
Хроника важных и интересных событий, произошедших в городе, стране и мире 29 июля в разные годы, — в подборке корреспондента агентства «Минск-Новости».
1794 год. Самая массовая казнь за всю историю Великой французской революции — лишен жизни 71 функционер Парижской Коммуны
С июня 1793 г. началась новая глава французской революции, и к власти пришла наиболее радикальная и экстремистская ее сила — якобинцы. Страну захлестнула волна террора. Полетели головы — Марии-Антуанетты, жирондистов, дворян, просто «неблагонадежных» граждан. В тюрьму мог попасть любой, кто «ничего не сделал против свободы, но равным образом ничего не сделал и в ее пользу». В 1794 г. появилось понятие «враг народа». Для таких «врагов» у якобинцев было только одно — гильотина.
Господа-демократы, вы знали примеры,
Когда ваши коллеги учинили террор:
Истребили цвет нации мечом Робеспьера
И Париж по сей день отмывает позор, —
пел Игорь Тальков о том кровавом времени.
Якобинцы казнили тысячами, пока оппозиция не решилась ответить на диктат силой. Заговор созрел в самом Конвенте. 27 июля 1794 г. часть депутатов назвала Робеспьера тираном. Большинство в Конвенте приняло решение арестовать якобинцев. Когда весть об аресте Робеспьера и его ближайших товарищей разнеслась по городу, Коммуна и Якобинский клуб встали на их сторону. Коммуна призвала парижан к восстанию.
Кончилось тем, что уже на следующий день с эшафота покатились головы Робеспьера и двух десятков его ближайших сподвижников. А 29 июля были казнены и 71 член восставшей Коммуны. Такой массовой казни французская столица еще не видела. Один из очевидцев этого события так описал увиденное: «Все произошло на площади Революции в течение полутора часов, и, хотя я находился на расстоянии около ста ярдов от места казни, кровь казненных струилась к моим ногам…».
Установившийся термидорианский режим этим не удовлетворился — преследования сторонников Робеспьера, членов Якобинского клуба и прочих причастных продолжилось. Расправа с ними стала известна как «белый террор» и была частично осуществлена мюскаденами, группой модно одетых уличных боевиков, организованной новым правительством.
Политические репрессии 1795 г. привели к многочисленным тюремным заключениям и нескольким сотням казней, почти исключительно сторонников крайне левого политического курса. Эти цифры хотя и значительны, но существенно меньше, чем число жертв предыдущей эпохи террора, когда погибли более 40 тыс. человек.
1874 год. Двенадцатилетняя Мария Башкирцева, впоследствии известная художница и мемуаристка, находясь в Ницце, делает запись в дневнике о новых веяниях в российском обществе
«Говорят, что в России есть шайка негодяев, которые добиваются коммуны; это ужас что такое! Все отобрать и иметь все сообща. И их проклятая секта так распространена, что журналы делают отчаянные воззвания к обществу. Неужели отцы семейства не положат конца этому безобразию? — возмущается девочка-подросток. — Они хотят все погубить. Чтобы не было больше цивилизации искусства, прекрасных и великих вещей: одни материальные средства к существованию… Хотят уничтожить университеты, высшее образование, чтобы сделать из России карикатуру Спарты!..».
С двенадцати лет и до смерти, а жизнь ее была коротка — всего 25 лет, Башкирцева вела на французском языке свой дневник (сто пять тетрадей!). Впоследствии он, переведенный на многие языки, в том числе и на русский, многократно издавался и обеспечил его автору посмертную славу. В начале XX века эта книга пользовалась большой популярностью в России, а самой известной поклонницей творчества и личности Башкирцевой была Марина Цветаева.
1974 год. Приказом председателя КГБ Юрия Андропова создается первое в истории отечественных спецслужб подразделение по борьбе с терроризмом — Группа «А» («Альфа»)
В положении о новом подразделении говорилось: «Группа «А» является структурным подразделением 5-го отдела 7-го Управления КГБ при Совете Министров СССР и выполняет специальные задания Председателя Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР или лица, его замещающего, по пресечению террористических, диверсионных и иных особо опасных преступных акций, совершаемых враждебными экстремистскими элементами из числа иностранцев и советских граждан с целью захвата иностранных представительств, их сотрудников, особо важных и других важных объектов, а также членов экипажей и пассажиров транспортных средств на аэродромах, вокзалах, в морских и речных портах на территории СССР».
Командиром Группы «А» был назначен офицер-пограничник Герой Советского Союза Виталий Бубенин. За два месяца отобрали 28 человек, из них 17 мастеров спорта, многие из которых — по двум-трем видам. Уже 1 октября группа заступила на боевое дежурство, одновременно продолжая боевую подготовку.
Позже в составе «Альфы» было также создано подразделение для борьбы с подводными диверсантами и террористами. Готовили спецназовцев в Балтике, на Кубе. Разрабатывали свои программы, но кое-что позаимствовали и у кубинцев.
Бойцы «Альфы» участвовали в штурме дворца Амина в Афганистане, освобождали заложников в «Норд-Осте», закрывали собой детей в Беслане, всегда профессионально и с достоинством выполняли самые сложные задачи.
С каждым годом количество бойцов возрастало, с учетом региональных подразделений, созданных в Хабаровске, Киеве, Минске, Алма-Ате, Краснодаре и Свердловске, к лету 1991 г. оно составило более пятисот человек.
Первым командиром белорусской «Альфы», которая в составе 45 человек дислоцировалась в Минске, приказом председателя КГБ СССР от 3 марта 1990 г. был назначен полковник Александр Лопанов. В 1991-м он был отозван в Москву, а командование группой принял Юрий Бородич.
А. Лопанов был отмечен рядом государственных наград, в том числе орденом Красной Звезды СССР и белорусским орденом «За личное мужество». В 2016 г. он умер. С этого же года в Минске в честь первого командира белорусской «Альфы» члены ветеранской организации проводят памятные соревнования по стрельбе им. А. М. Лопанова.
1974 год. После 45-дневного пребывания в Москве на родину в Лувр отправляется «Мона Лиза» Леонардо да Винчи
Министр культуры СССР Екатерина Фурцева сделала, казалось, невозможное для того, чтобы самый известный портрет за всю историю человечества смогли увидеть советские люди. Для того, чтобы «Мона Лиза» на полтора месяца сделала остановку в Москве по дороге из Японии, нужно было гарантировать такую степень безопасности этому шедевру, который удовлетворил бы французскую сторону. Поскольку картину уже и похищали, и совершали в отношении ее акты вандализма, перевозили и демонстрировали «Мону Лизу» с особыми предосторожностями.
Исключительно благодаря энергии Фурцевой была изыскана огромная страховая сумма — 100 млн долларов и изготовлен специальный пуленепробиваемый футляр для экспонирования «прекрасной флорентийки» в музее им. Пушкина.
Тем летом в Москве творилось что-то невероятное. Чтобы увидеть «Джоконду», люди выстаивали длиннющие многочасовые очереди. Время ожидания в них на вход в Музей изобразительных искусств им. Пушкина достигало 7-8 часов. При этом на общение с шедевром отводилось не более 15 секунд — один долгий взгляд. Таков был регламент. Поток посетителей следовал безостановочно. Поэтому многие заранее вооружались биноклями и уже при отдаленном приближении к картине нацеливались на нее, чтобы получше рассмотреть детали. Некоторые пытались задержаться, вцепившись в перила-ограждения, и тогда милиционер делал замечание — поток не должен останавливаться.
За 45 дней картину успели посмотреть более 300 тыс. человек.
В воскресенье, 28 июля, в Москву прибыл директор Лувра Пьер Коньям, чтобы обсудить с российскими коллегами протокол передачи шедевра для его возвращения в Париж, включая время вскрытия сейфа-витрины с «Джокондой», процедуру проверки состояния полотна, час отбытия специальных машин на аэродром, меры безопасности и т. д. Акт передачи состоялся на следующий день и прошел без проблем.
«Открывается огромная бронированная дверь сейфа — серебряная, похожая на деталь космического корабля, — писал об этом событии автор «Огонька». — В сумраке поблескивает золотая рама. Четыре человека бережно снимают картину с темно-красной бархатной стены. Пьер Коньям и Мишель Лаклот, главный хранитель Лувра, осторожно берут самые прозаические отвертки. Раздается сухой щелчок, и вдруг массивная рама отделяется от доски. «Мона Лиза»… Без рамы. Без стекла. Беззащитная. Простая узкая деревянная рамка — вот весь ее убор… В какой-то миг я увидел рядом бездонные темные глаза «Джоконды». Она улыбалась моему волнению».
1994 год. Умирает выдающийся лингвист и знаток русской речи Дитмар Розенталь
Само имя профессора Розенталя у многих поколений студентов, изучавших русский язык, вызывало благоговейный трепет. С его словарями и пособиями журналисты и филологи, люди самых разных профессий сверяли грамотность своей речи и письменного слова.
Любопытно, однако, то, что русский язык не был для Розенталя родным: в семье говорили на идише, польском и немецком языках. Он родился в еврейской семье в Лодзи, откуда семья переехала в Москву в 1916 г. Всего Розенталь знал двенадцать языков, включая итальянский, латынь, греческий, английский, французский, шведский.
Розенталь прожил 94 года и успел сделать для лингвистики очень многое. Он преподавал итальянский, польский, русский в школах, вузах, с 1942-го по 1949-й — в Высшей школе НКВД. С 1938 г. по 1962 г. работал заместителем главного редактора журнала «Русский язык в школе» и одновременно руководил группой дикторов телевидения и радио СССР. Был членом научно-технического совета Министерства высшего и среднего специального образования СССР, предметной комиссии Министерства просвещения РСФСР по русскому языку, орфографической комиссии Института русского языка АН СССР по усовершенствованию русской орфографии. С 1962 г. был профессором, заведующим кафедрой стилистики русского языка на факультете журналистики МГУ, а с 1985-го — профессором-консультантом этой кафедры.
Розенталь считается родоначальником практической стилистики, одним из основных разработчиков и истолкователей правил современного русского правописания. За свою жизнь он написал свыше 150 учебников, пособий, справочников и словарей по русскому языку, культуре речи, стилистике и правописанию.
Незадолго до кончины профессора корреспондент «Московского комсомольца» Елена Егорова взяла у него интервью, которое было опубликовано в номере за 21 мая 1994 г. Вот фрагмент:
«— Помню, еще в десятом классе учительница рекомендовала нам готовиться к экзаменационному диктанту по пособию Розенталя. Потом был престижный вуз, семинары по современному русскому языку и снова: Розенталь, Розенталь, Розенталь… Задаешь преподавателю логичный вопрос: «Почему пишется так, а не эдак?» и получаешь логичный ответ: «А по правилу Розенталя». Неужели до вас писали, как Бог на душу положит, без всяких правил?
— Конечно нет. Правила существовали всегда, еще со времен Ломоносова. Мне же досталась самая черновая работа: отыскать источники, выбрать, добавить, систематизировать, подобрать примеры.
— Как вы считаете, русский язык — сложный?
— Самый сложный.
— А как же венгерский и финский, в которых только одних падежей то ли 14, то ли 22 (неважно сколько, все равно много)?
— Они более структурированные и поэтому легче для изучения. Кроме того, русские слова произносить гораздо сложнее, чем, скажем, финские.
— А что самое сложное?
— Система ударения и категория рода. Вот скажите-ка мне, какого рода слова «вуаль»?
— Женского, то есть… нет… мужского… то есть…
— Женского. Мы говорим «вуалью», а не «вуалем». Но вы совершенно правильно сбились. Как в жизни, так и в языке мужской род сильнее женского. Именно от него образуются формы женского рода, а не наоборот: сначала был строгий учитель, а уже потом появилась жена его, красавица учительница. Русский человек это чувствует сам не знает каким местом, но как объяснить систему рода иностранцам?..».
