Рожденный 3 июля: Анатолий Аврутин о любви к родной Грушевке, стихах и давней детской обиде
- Подписаться на
Президент Беларуси 27 июня вручил государственные награды. С главным редактором журнала «Новая Немига литературная» поэтом Анатолием Аврутиным, удостоившимся ордена Франциска Скорины, побеседовал корреспондент агентства «Минск-Новости».
Почему поэзия не может рождаться без боли? Какие уроки преподнесла Аврутину в детстве дорогая его сердцу Грушевка? Чего он до сих пор не может простить Сталину? Об этом и другом поэт откровенно рассказал в своем интервью.
Стихи рождаются из боли
— Сегодня многие, увы, не читают стихи, не испытывают нужды в поэзии. Сказывается ли на вашем творчестве это отсутствие «спроса» на возвышенное?
— В обществе, безусловно, сместились акценты. О современном поэте можно сказать словами Цветаевой: «И ниже он был, чем последний смазчик». Я занимаюсь поэзией потому, что ничем иным заниматься не могу. Стихи всегда предназначались для определенного круга допущенных к ним людей, духовной элиты. В зрелом возрасте к ним приходят обычно, если переживают какое-то потрясение, какой-то эмоциональный удар. Тогда они лекарство, которым врачуют душу. Лично мне искренне жаль людей, невосприимчивых к поэзии: без нее жизнь намного беднее, обделеннее.
— Вы согласны с тем, что поэзия — удел молодых?
— Нет. Свою зрелую поэзию сам оцениваю выше, чем ранние стихи. Тешу себя надеждой, что творчески расту.
— Есть ли, на ваш взгляд, в Беларуси талантливые молодые поэты?
— Безусловно. Но одаренная молодежь нуждается в бо̀льшей поддержке. Меня огорчает, что литература перестала быть профессией. Талантливые люди вынуждены творить в свободное от основной работы время. Это превращает искусство в самодеятельность. Потому что одно дело — петь в Большом театре и Ла-Скала и совсем другое — после работы посещать хор любителей при клубе художественной самодеятельности.
— То есть высказывание «талантам надо помогать, бездарности пробьются сами» по-прежнему актуально? Но ведь на Западе есть те, кто зарабатывает литературой…
— Там несколько иная ситуация. Хотя во всем мире литературой зарабатывают только создатели посредственных произведений. Джоан Роулинг, написавшая «Гарри Поттера» и ставшая супербогатой, не занимается познанием человека, как это делал Шекспир. Шекспир не мог бы стать богатым, потому что он явление уникальное и его произведения рассчитаны на интеллектуального, думающего читателя.
— Ваши стихи не очень похожи на вас. Вы производите впечатление вполне успешного, благополучного, уравновешенного, очень земного, я бы сказала, человека, а ваша поэзия «царапает», «ранит», «задевает».
— Внутренняя жизнь человека по своей сути очень интимна, она скрыта от окружающих. Все шедевры мировой лирики растут из боли. Если бы Петрарка женился на Лауре, он никогда не создал бы своих шедевров. Гёте говорил: «Моллюск рождает жемчужину только тогда, когда в него попадет песчинка, которая причиняет боль». Конечно, поэты не хотят жить впроголодь, в нужде, всегда страдать от неразделенных чувств. Но вот душа у них должна «голодать» и страдать. Хотя бы время от времени.
— Что из происходящего сегодня с человеком вас огорчает больше всего?
— В целом человек медленно меняется. Лично мне неприятна в наших современниках одержимость обогащением. Люди стали менее эмоциональными, более похожими на компьютеры, за которыми проводят так много времени. Мы мало и редко заглядываем в собственную душу, не пытаемся понять ближнего. И всё это во многом объясняется тем, что из виду упускается литература, призванная развивать человека как духовное, интеллектуальное, мыслящее существо.
Притяжение Грушевки
— Вы родились через три года после войны и выросли на Грушевке. Какой она вам запомнилась? Каким были детство и юность на городской окраине?
— Грушевка для меня навсегда осталась особым уголком Минска. Там прошла бо̀льшая часть жизни. Там я был счастлив. Сначала наша семья жила в Автодоровском переулке, 7, в одноэтажном доме дореволюционной постройки. Там давали квартиры исключительно железнодорожникам, в том числе моему отцу, который работал инженером вагонного депо. Быт того времени не отличался благоустроенностью. Воду брали из колонки. Понятия не имели о газе и об отоплении. Ремонтники, слесари, проводники, так же, как начальник минского отделения железной дороги, обитали в одинаковых условиях. Рядом располагались ведомственная больница и дом, где жили медики. Если кому-то становилось плохо среди ночи, бежали прямо к главврачу железнодорожной клиники, он никогда никому не отказывал в помощи. Тепло и человеческую солидарность в отношениях запомнил навсегда: это помогало выживать.
В 1959 году мы переехали в новый, более благоустроенный трехэтажный дом на улице Железнодорожной, где я прожил (сначала с родителями, потом со своей семьей) 45 лет. Руководил его строительством, к слову, мой отец. В те годы был распространен так называемый «горьковский метод»: предприятия улучшали жилищные условия своими силами. Будущих новоселов обязывали отработать на стройке несколько тысяч часов. И вот после 8-часового трудового дня люди шли и трудились еще на стройке.
— Ощущали ли вы в детстве, что вот, недавно закончилась война?
— Конечно. В 50-е годы прошлого века на улицах было много инвалидов, которые передвигались на специальных опорах. Они, как правило, попрошайничали и пили по-черному… Мой отец, ветеран Великой Отечественной, не любил вспоминать о войне. Но в разговорах других взрослых, в наших дворовых играх, в фильмах, которые смотрели, война долго присутствовала. Остался в памяти первый большой парад ветеранов в 1965 году к 20-летию Победы в Великой Отечественной. По проспекту (тогда он уже назывался Ленинским) два часа шли герои боевых сражений.
— Грушевка традиционно имела репутацию бандитского района. На вашей жизни это отражалось?
— Мне кажется, многое мифологизировала городская молва. Правда, когда в 1953 году по амнистии из тюрем выпустили уголовников, порой страшновато было возвращаться вечером домой. Мой отец возглавлял партийную организацию вагонного депо, избирался народным заседателем, и недоброжелатели у него наверняка имелись. Однажды в дверях квартиры родители обнаружили застрявшую пулю. Приезжала милиция, но стрелявших так и не нашли. Случалось, прохожих на Грушевке избивали, грабили. Но этот период длился недолго.
— С каким чувством вы вспоминаете родную СШ № 3?
— Я не отличался особым прилежанием, не очень любил учить уроки и выполнять домашние задания. Но сами школьные годы вспоминаются как очень счастливые. У нас был на редкость дружный класс, мы до сих пор встречаемся. Большинство моих однокашников стали успешными и уважаемыми людьми.
— В БССР 3 июля отмечали как день освобождения Минска, теперь это День Независимости Республики Беларусь. Приятно, когда день рождения совпадает с всенародным праздником?
— Уже привык, что в день моего рождения устраивают салют. В детстве с нетерпением ждал 3 июля. Помню, как отмечали мои 4 года. К нам пришли гости, друзья родителей, и первый тост взрослые подняли за здоровье Иосифа Виссарионовича Сталина. С тех пор прошла целая жизнь, но та глубокая детская обида жива во мне по сей день. Как же так? Почему первый — за него, а за меня только второй?
Фото Сергея Пожоги
